Лиля Хайлис - Катастрофа или гибель Атлантиды

— Скажи уж проще: Зевс желал нашей гибели, а ты не можешь пойти против Зевса! — запальчиво возражала Кассандра.

— Что ж, это, конечно, тоже, — согласился Аполлон. — С какой стати мне идти против Зевса. И сразу же прибавил: — Если это утешит тебя, могу предсказать: придет год, день, час, и потомки троянцев вернут все эллинам сполна.

— Нет, меня не утешит это, Аполлон. Мне и эллинов жаль. И вообще, жаль мне людей.

— Подумай над своими речами, Кассандра. Это тех самых людей, от которых ты только и видела, что недоверие, насмешки или, в лучшем случае, снисходительное равнодушие? Это их тебе жаль, несчастная? Но ведь ты еще не все получила от них! Ты еще узнаешь их ненависть, они еще обвинят тебя в своем поражении… Непременно найдется тот, кто скажет: “Эта ведьма накликала беду, навлекла наказание богов, напророчила несчастье и оно случилось…”. Тому, кто ткнет в тебя пальцем, они легко поверят, Кассандра. Не тебе: тому, кто опорочит тебя.

— Но ведь это ты, ты сам проклял меня, Аполлон! Ведь твоих рук это дело, из-за тебя люди не верят мне, разве я не права? Или ты позабыл свои угрозы?

Он расхохотался. Мурашки побежали по ее телу от этого хохота.

— И ты, ты, моя ученица, веришь во всю эту ерунду! Нет силы, которая могла бы заставить всех разом верить или не верить, любить или ненавидеть, жалеть или насмехаться! Ты сама — свое проклятье, царевна! Ты сама — свои угрозы и беды!

Кассандра удивленно посмотрела ему в глаза. У нее возникло странное чувство, что он обыкновенный человек. “Неужели не Бог?” — внезапная мысль показалась ей еще коварнее чудовищного коня, и девушка мигом прогнала ее.

— Конечно, — продолжал Аполлон, в его голосе ясно звучала горечь. — Я не отказываюсь, я обучил тебя ясновиденью. Да, я угрожал наказанием… Даже у Богов бывают минуты слабости… Но я не делал этого, не в моих это силах, поверь!

Он умоляюще посмотрел ей в глаза.

— А мое проклятье? Ведь они никогда! Слышишь? — Она повторила по слогам. — Ни-ког-да не верили мне. Именно так, как ты предсказывал. Смеялись надо мной, иногда жалели, но не верили. Они никогда не верили мне!

Кассандра вспомнила последние годы. Слезы обиды брызнули из ее глаз.

— Я сделал тебя оракулом. Все остальное ты сама. И даже не тогда ты навлекла на себя проклятье, когда приняла мой дар, гораздо раньше. Твое проклятье — это ум, проницательность, доброта, твоя жалость, твое, как это ни странно, сострадание к людям. Мой дар немного прибавил к тому, чтобы отличить тебя от других, а отличие от других — это и есть то единственное проклятье, которое висит на тебе, царевна.

Кассандра покачала головой: — Твои слова одновременно лестны мне и обидны, Аполлон.

— Я не могу говорить иначе. Таковы люди. Человек способен простить другому причиненное ему зло, но добра не прощает никогда. Человек снисходительно относится к чужим недостаткам, но чужое превосходство…

Аполлон опять расхохотался, и Кассандра почувствовала леденящий ужас.

— Чужое превосходство не может вызывать ничего, кроме ненависти, царевна. Это главное свойство людей. Они могут простить уродство, но ненавидят совершенство.

— Погоди, — громко сказала Кассандра. Она нашла возражение и обрадовалась этой находке. — Вот ты и ошибся, великий Бог!

— В чем же ты усмотрела ошибку?

— Елена — само совершенство, а люди обожают ее.

— Это ты ошибаешься, Кассандра.

— Нет, я помню: вся Троя бесновалась от восторга, когда Парис вел Елену во дворец. И этот восторг был искренним: люди обожали и Елену, и Париса, хотя оба от других отличаются: Елена — красотой, Парис — красотой, да еще и удачливостью. Они бы должны и Париса ненавидеть, если по-твоему…

— Удачливость Париса — это всего-навсего его заносчивость, завистливость и наглость. Отличий от всех остальных людей в нем не вижу. Что же касается Елены…

Аполлон усмехнулся: — Если бы Елена отвергла Париса, они бы возненавидели ее с тем же пылом, с которым полюбили. Но обманув и обокрав мужа, сбежав с любовником, бросив детей на произвол судьбы, — о! Всем этим она открыла им свою настоящую красоту!

Он задохнулся от гнева. Гнев кипел, клокотал в его груди и в горле. Ему пришлось сделать несколько глубоких вздохов прежде, чем продолжать: — Подлость приблизила Елену к людям, коварство вызвало в них сочувствие, неверность привела в восхищение! Да, они ненавидели бы ее за совершенство, но по поступкам поняли, что совершенства на самом деле нет, то есть, нет никакого отлитая от них же самих… Вот причина их любви к Елене. Вот почему они обожают ее. Она часть их. Родная, своя.

— Это ужасно, то, что ты говоришь, — прошептала Кассандра.

— Я еще не все сказал, — Аполлон усмехнулся опять, и снова горечь просквозила в его голосе.

— Тебе предстоит еще увидеть: тот самый Менелай, с которым Елена поступила… — в голосе Аполлона прозвучала жестокая ирония. Он задумался, подбирая нужное слово: — Я бы сказал, “бесчеловечно”, но ведь это и есть именно по-человечески… Тот самый Менелай… Он сегодня ночью погубит из-за этой женщины целый город…

А совершив это, той же ночью поведет ее к себе на корабль. Ты увидишь, любовью к Елене будет светиться его лицо, ты увидишь гордость на лицах его товарищей… а троянцы, ведь на них обрушилось из-за Елены столько бед… Ты думаешь, ее когда-нибудь обвинят в несчастьях? Как бы не так, уверяю тебя, скорее тебя сделают виновной, чем Елену, ведь она такой же человек, как все они.

— Нет, нет, — шептала Кассандра. — Ты видишь только плохое в нас, Аполлон. Разве нет у людей достоинств? Неужто на одни лишь подлости способны мы, люди? Неужто ничего, кроме убийственной безнадежности и глупости не найти в нас? Ничего, совсем ничего хорошего?

— Если искать, то и в диком звере можно найти хорошее… Но не в том дело. Не волнуют меня несчастья и радости людей. Только твоя судьба беспокоит меня, Кассандра. Не говори “мы”, говоря о людях. У тебя нет ничего общего с ними. Ты считаешь мои речи одновременно лестными и обидными — уверяю тебя: ты ошиблась, царевна Кассандра — другое. Тысячелетия я любил тебя…

— Тысячелетия? Да мне и тридцати-то нет.

— Ты опять ошибаешься, любимая.

Он говорил нежно, но горечь не покидала его голос.

— Бесконечное количество раз мы встречались с тобой на этом свете. Ты приходила, и я всегда узнавал тебя. Ты уходила, а я оставался и ждал. Когда-то давно, вечность назад, ты спросила меня, как я люблю тебя. Я ответил шуткой, но я уже тогда любил тебя, Касс. Я и сейчас тебя люблю.

— Мне стало слишком сложно понимать тебя, — прошептала девушка. Она даже не заметила, что Аполлон назвал ее не Кассандрой, а Касс.

— Знаю, и не требую сейчас, чтобы ты поняла. Только прошу: поверь мне, согласись, и я сделаю тебя бессмертной богиней… И кончатся твои несчастья. Одно короткое “да” — и ты с нами, на Олимпе. Это, правда, не тот Олимп, да и Парнас не тот… — Аполлон тоскливо вздохнул. — Зато ни забот, ни ужасов, ни страха, ни болезней, ни насилия тебе не придется испытывать в жизни. Не насмешки и издевательства — поклонение и молитвы будешь получать впредь.