Лиля Хайлис - Катастрофа или гибель Атлантиды

Касс уже знала, к чему ведут эти мысли. И хорошо знала, что отогнать их не сможет: не удавалось ей избавиться от этого воспоминания, когда оно приходило. Не удавалось забыть, стереть страшный эпизод из своей памяти.

Однажды Лега, играя с Касс в бассейне, ни с того ни с сего, свистящим шепотом, ежесекундно оглядываясь по сторонам, рассказала подруге о страданиях, уготованных для непокорных в лабораториях Баала.

Выслушав первую же фразу, Касс побледнела, затряслась и попросила Легу замолчать, но в русалку словно сам Баал вселился. Вращая выпученными, неестественно светлыми глазами, рассказчица с присущей ей красочностью, вдохновенно живописала ужасные подробности. Если же что-то и опустила русалка, то воображение девочки мгновенно дорисовало жуткие детали. Касс, заткнув уши, пыталась отмахнуться от кошмаров, больно копошившихся теперь в ее собственной голове. Плача, она умоляла Легу прекратить, но та, словно назло, продолжала.

В довершение ко всему сказанному, русалка намекнула еще, что если уж кто попадет в лаборатории, то там уж без разницы, раб ты или свободный атлант, машина или Настоящий.

В конце концов, Касс почувствовала, что больше не в состоянии держаться на воде. Ей стало совсем холодно. Все казалось безразличным, ненужным, неправильным, — если Лега сказала правду, если в Атлантиде, в замечательной, прекрасной, любимой Посейдии творилось подобное, жить больше не имело смысла, — и Касс пошла ко дну.

Это заставило русалку, наконец, опомниться. Она вытащила девочку на прибрежный песок и откачала. А потом долго молчала.

В изумрудных глазах Леги читалось какое-то странное недоумение, немножко осуждение, как будто это она, Касс, быта виновата в том, что в лабораториях Баала сатиры мучают живые существа.

Девочку стошнило, после этого пришло сознание болезни. Странная болезнь эта не покидала Прекрасную Деву уже никогда. Ужас, озноб, рвота, головокружение, — все это прошло в тот же день, но болезнь осталась на всю жизнь. Заключалась же она в том, что с тех самых пор вид чужой крови, ощущение чужого страдания, иногда даже слезы другого человека вызывали в Касс тошноту, слабость, пронзительную физическую боль.

Сейчас Касс не только не знала, что делать, она чувствовала себя не в силах даже четко осознать происходившее. Ненависти, или хотя бы неприязни к Рамтею она не испытывала.

Тотчас же в сознании всплыло и возражение: человек должен отвечать за свои поступки. Поднимая мятеж, Рамтей обязан был предвидеть и кровь, и насилия, и разгромы.

— Вот ты где! — раздался знакомый голос.

Касс вздрогнула от неожиданности. Возникшая из ниоткуда Фадита затараторила на высоких тонах и стала изображать в лицах, как пыталась уговорить Орфа лететь вместе с ней к Зеву, как Орф на все ее доводы упрямо твердил одни и те же три слова: “А ну их…”

— И можешь ты это себе представить? Объявляет, что должен участвовать в событиях, поднимается и уходит, исчезает, растворяется в этом кошмаре, негодяй! Представляешь!

Все-таки, наверно, надо… Звякнуть, знать, что он там… У тебя мини-виз есть, а то я свой забыла, а с этих огромных звонить как-то…

Касс выдала Фадите свой виз, а сама отвернулась к занавешенному шторами окну. Но Фадита вдруг издала такой испуганный, одновременно изумленный возглас, что Касс обернулась к ней.

Прекраснейшая, от удивления вытаращив глаза, уставилась на зеркало-экран, а там…

Орф в компании рабов, в основном кентавров, развалился у костра. По бестолковому выражению лица, по прилипшей к потному лбу пряди, сразу же стало понятно: Орф сильно навеселе. Новые друзья от него явно не отставали: болтали что-то пьяными голосами, с фамильярностью хлопали с обеих сторон поэта по плечам. Увидев на экране Орфа двух прекрасных дев, кентавры настороженно стихли, прислушиваясь.

Орф улыбнулся и громко объявил: — Свобода!

Орф картинно выставил вперед правую руку и с актерским пафосом произнес: — Знаете ли вы, что такое… — он закатил глаза, широко открыл и мечтательно закончил: — Равенство!

— Он с ума сошел, — с неожиданным спокойствием в голосе произнесла Фадита.

— А, не нравится! — произнес один из кентавров, тот, что был к Орфу ближе остальных.

— Ничего, доберемся и до этих красоток, — мрачно пообещал второй.

Кентавры осклабились, выражение их лиц стало возбужденно-бессмысленным, жесты — неприличными.

Орф сначала было заулыбался, затем что-то сообразил. На лице его появилось выражение возражения. Поэт похлопал одного из кентавров по плечу и сказал: — Однако…

— Чего? — грубо отозвался тот. Глаза его моментально налились пьяной злобой.

— А того, что она моя, — сообщил Орф. — Так что убери свои копыта.

Оба кентавра вскочили на ноги. Касс поняла: сейчас произойдет что-то, жуткое, страшное.

— А эта тоже твоя? — заорали две глотки с двух сторон, кивая на нее.

— Что не твоя, так это точно, — отрезал Орф.

Поэт сидел перед кентаврами, пьяно пошатываясь, и весело улыбался.

Гогот компании смолк. Сотоварищи Орфа стали подниматься, трезвея на глазах. На лицах появилась угроза. Кулаки стали сжиматься, приготавливаясь к драке.

Один из кентавров пока еще легко ткнул поэта кулачищем в грудь.

Орф от этого незаметного толчка чуть не упал, но, быстро восстановив равновесие, махнул кулаком по направлению к нападавшему.

Фадита взвизгнула, обе девушки в один голос закричали: — Не надо, Орф!

Кентавр молча стоял перед по-прежнему улыбавшимся Орфом. На диком лице мятежника играли желваки.

— Уступи, осел! — пронзительно закричала Фадита. — Ты что, смерти ищешь?

— Ах, ослом дразнишь? А чем это тебе плохи ослы? — кентавр постоял, играя желваками.

Кентавр перевел взгляд на Орфа и неожиданно потребовал: — А ну, извинись!

— Это за что же? — поинтересовался тот.

— За все! — проорал кентавр. — За все мои страданья! На колени перед нами, гад! Сколько я для ваших проклятых дворцов камней перекидал! А ты еще надо мной издеваться? Это сейчас-то? А ну на колени!

— С разбегу! — глядя кентавру прямо в глаза, проговорил поэт. — Больше ничего не желаешь, машина?

Фадита взвизгнула.

— Как ты сказал? — угрожающе переспросил тот.

— А вот так и сказал, — Орф мило улыбнулся. — Сказал, а не проржал, между прочим.

Ржание вырвалось из горла кентавра, едва он уловил насмешку: — Вот это твое равенство?

— Ах, да, — вспомнил Орф и рассудительно заявил: — Ну что ж… Равенство — это, конечно, хорошо… Но зарываться не стоит, ребята.

— Ну, а дружить… — вступил в разговор до сих пор молчавший другой кентавр. Словно все еще не веря услышанному, он кивнул в сторону девушек: — А дружить с ними тоже нельзя?

Орф развернулся на голос и еще раз улыбнулся: — А дружи-ка ты со своими… — поэт улыбнулся в третий раз — и ласково произнес, отчетливо выговаривая каждую букву: — Кентаврихами.