Николай Бойков - Залив белого призрака

— Мы однажды попали в созвездье Блудниц… Я вышел на берег первым.

— Это треп или правда?

Рядом с ними, у центрального пульта космолёта, опять возникла жена моряка — грудь вперёд, подбородок вверх, руки потирают ладонь в ладони, и хрустят пальцами:

— Созвездье блудниц? Ты и там плодородия?

«Связь с Базой потеряна, — подумал командир. — Надо искать запасной космодром и ждать инструкций. В космосе главное — не терять связь с базой».

«Блуд — уклонение от прямого пути в буквальном и в переносном смыслах, — думал моряк. — Космонавт сказал, что Земли больше нет. Заблудили с перекроем границ — и не стало счастливых лиц. Взлетали мы вверх — улетели вниз. Что можно сказать? Женщина на борту — плохая примета. Жена рядом — мозгуй за двоих! Прощать женские слабости — удел сильных. Шептать глупости — испытание умных. Фантазировать счастье — сильная сторона обреченных».

— О чём задумался, моряк?

— Как бы далеко мы не улетели, командир, всё равно что-то будет казаться рядом.

— Казаться?

— Конечно!

— Что?

— Моя территория. Понял? Жена! — крикнул моряк громко. — Готовь на стол! Будем в Космосе жить по Закону моря. Гость на борту…

— Кто, желанный мой? — засмеялась она с готовностью. — Давно не принимала гостей!

— Ты слышал? Желанный мой — это мне, командир! Умеет женщина подчеркнуть в муже главное. Ты сегодня наш гость, космонавт. Каждая встреча может стать виртуальной. Но ты — козыряй! Разжигай кураж!

— Почему?

— Под хороший кураж и коньяк хорош. Не бойся оторваться от берега. Простор океана — музыка сердца. Жена, ставь бокалы для всех. Принимаю командование на себя! Под парусом — это праздник.

Сам подумал: «Вторая жена моряку не помеха…».

Открываю глаза. Что изменилось? Я столько раз открывал глаза — во снах, после сна, после боя, после наркоза… В тени дерева, в глубине океана, в капсуле космического аппарата… Я привык удивляться и привык скрывать моё удивление. Но на этот раз всё было банально и немного устало: тоже небо над головой и белое облако в форме волнующейся реактивной струи, те же звуки ручья и утренних птиц. Сразу понятно, что я по-прежнему в лаборатории психоанализа, токи импульсов пронизывают моё тело, зондируя каждую клеточку и каждый ген в поисках медицинской причины не пустить меня в очередной полёт. Раньше, когда здесь сидел тестер 0037-КМП, клон-медик-психотерапевт, всё было проще. Во-первых, он был почти свой — био-копия какого-то доктора из прошлой жизни, даже голос его, со скрипучей интонацией, убаюкивал: закройте глаза… расслабьтесь… прислушайтесь к пению птиц… Во-вторых, тестер в белом халате с карманчиком, но подмигивающий после каждого своего вопроса: вы хорошо меня поняли, пациент? — это игра в поддавки. Он мне — я ему, он — подмигивает, я — отвечаю. С ним было интересно. Его можно было увлечь разговором, сбить наводящими вопросами, блеснуть эрудицией или приблизить обещанием фотоснимка космических аборигенов в натуральном виде. Как любой последователь Фрейда, он любил задавать наводящие вопросы: что такое глубинная наследственность? — Надо было ответить: тычинки и пестики. — Вы не можете этого помнить, капитан, — улыбался он понимающе и прощал меня: но это хорошо, что помните слова. Теперь, когда размножение видов бесполое, Фрейд ушёл в прошлое, и только слова имеют смысл тайны взаимного влечения. Секса нет, пыльца не летает, а продаётся в пакетиках, чтобы жить вечно, пока имеешь работу и получаешь подпись и печать «годен»… Вы не устали работать, капитан? — он подмигивает мне. — У вас такой большой опыт. Из вас могло бы получиться четыре или пять пакетиков допинг-пыльцы для молодых клонов… — Клоунов, док? — А я как сказал? — Теперь, док, принято тянуть звук «О» как «О-У», на западный манер, — «кло-у-нов»… Пыльца для молодых клоунов… — Как интересно, капитан. Где вам ставить печать? Я умею расписываться и ставить печать… Это очень дорого… Но я вас понимаю… Ни деньги делают жизнь, а такие, как вы. Мы понимаем, о чём говорим, капитан.

А что можно теперь, когда вместо клона подмигивающего и понимающего, порхают надо мной в кабинете белые бабочки, оказалось, лучшие в мире измерители моего биополя и цвета эмоций моих доисторических предков? Скажите, пожалуйста! Разрешение на мой полёт я должен получить от главной капустной бабочки? Кто придумал эту моду — людей заменили клонами, клонов — бабочками, а от бабочек останется только пыльца с крыльев, которую будут продавать вам как средство для яркости биополя. Или от яркости? Модно. Зачем? Чтобы вспомнить про Фрейда? Ха! А может, он и сам теперь летает в виде капустницы надо мной, ау-у? Доктор-кло-ун?

— Не отвлекайтесь, капитан, сегодня дежурю я, — раздался голос доктора со скрипучей интонацией. — Я вас слышу и вижу насквозь. Бабочки, импульсы и бетта-гамма рисуночки — это для отчёта. Ничто не заменит Фрейда с Юнгом и мою подпись на допуске к полёту. А допуск я вам не дам. Предполагаю у вас, уважаемый, синдром юношеского романтизма тысячелетней давности.

— Какой-какой давности? И это опасно?

— Это страшнее, чем вирус Черной дыры или вспышка гиперзвука сознания. Не лечится. Ничем не лечится.

— Заразное?

— Заразное, мой капитан, лечится. А это — эмоции. Эмоции искажают код продолжения жизни.

— Весна? Икринки в воде? Пчёлка на бревно садится и думает, что это… Да?

— Вульгарно, сэр. И совсем небезопасно. Поднимется в вас эта волна эмоций — вы ни в какой скафандр не влезете, и ни какая капсула вас от притяжения к лону не оторвёт. Вирус.

— Какому клону, док?

— Не клону, а к лону! Совсем язык родной забыли… Вирус выпадения памяти.

— Выпадения чего?

— Чего-чего? — Лампочка на голове дока замигала и погасла. Док постучал по ней, покрутил, потёр ладонью по голове. Лампочка снова загорелась. — И у меня вирус. — Он подмигнул. — Выпадение памяти, уважаемый.

— А со мной, док, что происходит? Я — космический пилот первого класса! Мой послужной список отмечен шестью наградами высшего уровня. Во мне что-то сломалось? О какой опасности вы говорите?

— Успокойтесь, капитан. Обычная медицинская комиссия, так фараоншам чистили мозоли на пятках, чтобы возраст омолодить. На каменных фресках картинка была. Потерялась. Мозоли — это пустяк, стряхнуть усталые эмоции и лампочку поменять на комариный звук. Писк моды.

— Какие мозоли? Какая мода? Писк? В чём дело?

— Дело в словах, которые всплыли у вас в подсознании. Откуда они?

— Слова? Подсознание? У меня есть подсознание? Вы мне льстите, док. С того момента, когда Межпланетным агентством был принят закон о замене способа размножения на замену стареющих органов — у меня ни одного натурального органа не осталось. У меня в голове флэшка! — Он стучит себя по лбу. — Вы слышите? Мозги мои на консервации под грифом «Хранить вечно!» Понимаете?