Юрий Самусь - «Приключения, фантастика» 1994 № 01

Он встал с дивана и, ступая по мягкому ворсистому ковру, подошел к окну. Обе его створки были распахнуты настежь, но вползавший в душную атмосферу квартиры августовский уличный воздух желаемого облегчения не приносил. Температура снаружи была, пожалуй, даже выше комнатной, и у Романа уже давно повлажнела от пота рубашка и как‑то невнятно расслабляюще кружилась голова. В такой день самое подходящее место для отдыха — глубокая ванна с холодной водой. Но внизу, на залитом солнечными лучами дворе, жизнь била ключом. То тут, то там мельтешила разнокалиберная детвора, дряхлые старухи, оккупировав низенькие скамеечки, трещали бесконечными разговорами о погоде, болезнях, ценах и прочей вечно–умирающей ерунде, чуть в стороне, под раскидистыми кленами, одобрительно крякал под костяшками домино широкий деревянный стол, облепленный мужиками. И явно не вписываясь в этот дворовой оркестр, откуда‑то из глубины подъезда — слава Богу, не романового — кто‑то невидимый читал замогильным, кажется, пьяным голосом «Комету» Цветаевой.

Да и где, подумал он вдруг, этот чертов критерий бесноватости, о котором я давеча говорил?.. Судом тут, однако, Страшным попахивает… А я ведь не Бог…

Роман поморщился и отвернулся, закрыв глаза, стараясь вовсе забыть о газетах, которые ярко живописали о массовых убийствах, маньяках и страшных неведомых монстрах, наводняющих улицы ночных городов. Все это ложь, ложь!.. На мгновение ему представилось, будто бы город, это безобразное нагромождение камней и бетона, внезапно исчез — не стало домов и автомобилей, не стало старух и детворы, растворились в Небытии газеты с паническими статьями о надвигающемся конце света, и народ, в угоду которому печатались эти статьи, тоже растворился, как тяжелый кошмарный сон ушла в далекое прошлое истерия последних лет: зловещие предсказания астрологов, бодренький оптимизм политиков, экономическая нестабильность, гангстерские войны, психологические тесты, голод и землетрясения — все исчезло. Во всем мире воцарились только чистый девственный холод да еще белое безмолвие до самого горизонта. Да еще снежинки, холодные колючие снежинки, закружились, засверкали, падая с голубого хрустального неба. И тишина, мгновенно опаутинившая всю планету от одного полюса до другого, а Вселенную — до первоатома мироздания, глубокая баюкающая тишина, тоже воцарилась здесь, в этом мире, словно бы сплавилась со временем в единое целое, и каждая часть ее, неизмеримо малое мгновение, обратилась в легкое, как пушинка, и тяжелое, как свинец, зернышко, имя которому — Вечность. Тысячу лет, а может, всего лишь одно короткое мгновение длилось это восхитительное единение с Вечностью. А потом все снова вернулось на свои места, все снова загремело, закричало, закрякало. Снова была жара и снова был душный пыльный город. А внизу, на двухэтажной глубине, снова был двор. И по этому двору, распугивая короткими пронзительными сигналами детвору, степенно ехала шикарная черная «Волга». Старухи уже не трещали разговорами, молчали, обратив к этой «Волге» дряблые морщинистые лица, гадали, должно быть, кто, кому и зачем решил нанести столь торжественный визит.

А «Волга» между тем неторопливо миновала пять подъездов и остановилась возле шестого, романового. Резкими сухими щелчками захлопали дверцы. На горячий асфальт, разминая затекшие конечности и дружно доставая сигареты, выбрались трое мужчин. Двое из них, пожилого возраста — один седовласый, другой лысый, были одеты в приблизительно одинаковые светлые брюки и рубашки, на ногах темнели туфли, третий — относительно молодой, лет так под тридцать, широкоплечий и светловолосый — отличался от них модным джинсовым костюмом и яркими кроссовками. Он достаточно ловко дал прикурить своим спутникам от зажигалки, которую извлек из кармана, прикурил сам и, уперев руки в бока, стал разглядывать окна дома. На мгновение Роман встретился с ним глазами, но парень, не выказав ни любопытства, ни интереса, совершенно равнодушно перевел взгляд в сторону, на свисавшее с соседнего балкона белье. Так прошло две минуты. Роман разглядывал мужчин, мужчины курили, а старухи уже обменивались первыми впечатлениями. Потом седовласый поискал глазами урну, не нашел и ничтоже сумняшеся швырнул окурок прямо на газон, после чего, повернувшись к парню в джинсовом костюме, что‑то негромко ему сказал. Тот снова сунулся в машину, покопался там, выставив на всеобщее обозрение обтянутый синей материей тыл, и достал откуда‑то широкую зеленую папку. Седовласый взял ее, кивнул лысому, который жадными короткими затяжками добивал свой окурок, и вся троица, провожаемая не менее чем двумя десятками пар глаз, исчезла в подъезде.

«К Красину, должно быть, — подумал Роман машинально, — или к Меркулову. К кому‑то из них, это точно. Не к Сусликову же, в самом деле».

Еще он подумал, что надо бы прикрыть окно — ведь жара же, свариться можно — но совершать какие‑то, пусть даже в самой малой степени обременительные действия: тянуться к створкам, захлопывать их, — не было ни малейшего желания, и он, махнув с сожалением рукой, снова поплелся к дивану. Переживется как‑нибудь.

Только он сел, как в коридоре послышался легкий шум шагов, затем тихонько приоткрылась дверь и в образовавшуюся щель просунулась черноволосая мальчишечья голова, глядевшая на Романа невинными васильковыми глазами.

— Па? — просительно сказала она.

Роман, откинувшийся на спинку дивана, посмотрел на сына с неудовольствием.

— Ну?

— Па, можно я погуляю?

— А уроки за тебя кто будет делать? Может, дядя?

— Я уже сделал, па.

Роман с сомнением покачал головой.

— Так, как в прошлый раз, наверное. На двойку с плюсом. А потом я буду краснеть за тебя на собраниях.

Он продолжал разглядывать лицо сына, и вдруг совершенно неожиданно опаляющая волна ярости ударила ему в голову. На мгновение в глазах его потемнело, все звуки, казалось, убрались куда‑то за край сознания. «Тихо! — сказал он про себя испуганно. — Тихо! Ведь это же твой сын».

— Не, па, не будешь, — сказал не заметивший ничего необычного мальчуган. — Я по русскому все правила выучил, а по математике домашнюю написал. Могу показать.

— Ладно, — проворчал Роман, успокаиваясь. — Закрой окно и иди.

Мальчик послушно двинулся к окну, но на полдороге вдруг остановился, быстро опустился на четвереньки и, склонив голову до самого пола, принялся что‑то выглядывать под днищем шифоньера. Роман с ленивым любопытством за ним наблюдал. И в этот момент в коридоре дважды тренькнул дверной звонок. «Лариса пришла, — подумал Роман машинально и посмотрел на часы. — Рановато, однако. Только три, а смена у них вроде в четыре заканчивается. Да и зачем ей звонить. У нее ключ… Может, кто‑то из друзей? Мишка, скорее всего, или Ляпсусович Андрей. Только они имеют такую скверную привычку являться в самые неподходящие моменты… В конце концов, это же обыкновенное свинство. Жара такая, что… что…» Роман наморщил нос и через силу поднялся.