Юрий Самусь - «Приключения, фантастика» 1994 № 01

— Я же сказал, вам ничего не грозит.

— И все же мы в этом неуверены. Скажи мне кто — и ты развеешь наши сомнения.

— Хорошо, — устало вздохнул я. — Смерть.

— Кто? — недоуменно переспросил Рокфеллер.

— Смерть.

— Ты шутишь? — он рассмеялся.

— Ничуть, — хмуро ответил я. — Можешь считать меня сумасшедшим, я бы так же сам постулат на твоем месте, но это так.

— О чем ты говоришь, — хмыкнул Рокфеллер. — Разве смерть это не чисто человеческое понятие, означающее биологический конец существованию индивидуума?

— Да, это так. Но она еще имеет оболочку, разум, наконец.

— Кто?

— Смерть. Женщина, которую я видел.

Рокфеллер встал.

— Мне пора.

Я с горечью посмотрел на него. Он не верил мне. Что ж, может это и к лучшему. Пусть они считают, что я свихнулся. Они найдут в этом объяснение моему банкротству, я же не стану переубеждать их.

Я провел Генри до джайгер–кабины. Он пожал мне на прощание руку и сказал:

— Вам необходимо отдохнуть, Сайрис. Вы переломились. Мы же тем временем попытаемся исправить сложившееся положение.

Он исчез в кабине, а я еще долго стоял на месте, бездумно глядя на захлопнувшуюся дверь. Затем, отогнав от себя невеселые мысли, я вернулся в библиотеку и вызвал Кристенониона.

— Хочу видеть Лейлу и принеси хорошего вина.

Он удивленно посмотрел на меня, но не сказав ни слова, удалился. Я же устроился поудобней в кресле и закурил сигару.

Итак, первый раунд, похоже, моя красавица выиграла. Я остался без денег, а, значит, и без своей защиты. Но у меня, по крайней мере, есть еще остров — моя неприступная цитадель, и сдаваться я не намерен. Проиграть в этой битве равносильно самоубийству.

В дверях появилась Лейла. На ней было облегающее, искрящееся, как шампанское, платье, изящное бриллиантовое колье и куча колец на пальцах. Она всегда любила побрякушки. и я потакал этой прихоти. Лейла! Очаровательная Лейла. Ты последняя женщина, которую я любил и которую бросил десять лет назад, хотя оставил в сердце кажется навсегда. Приятно осознавать, что кто‑то тебя любит не простой любовью слуги к господину, а любит на равных.

— Выпьешь?

Она кивнула, слегка склонив свою белокурую головку на бок. Я наполнил бокалы, протянул ей один.

— За тебя!

— За нас.

— Как хочешь.

Мы выпили.

— Идем на террасу, — предложила она. — Меня тошнит от зтой пыли веков, — она кивнула на книжные полки. Я повиновался.

Мы долго шли по многочисленным комнатам и коридорам, связанным в единый лабиринт некогда буйного моего воображения, пока не оказались на свежем воздухе. Остановившись у перил, Лейла глянула вниз.

— Как красиво, — прошептала она. — Извечная борьба двух стихий: воды и суши. Волны бьют о скалы и кричат от боли. Прислушайся, это не шум прибоя, это — стон.

— Скалы тоже кричат.

— Нет, они скрипят зубами.

Лейла повернулась ко мне и рассмеялась.

— Ты совсем не изменился. По–прежнему соглашаешься с каждым, но думаешь, зачастую, иначе, делаешь не так, как тебе советуют, хотя все уверены, что ты внял наставлениям. Быть может, я поэтому полюбила тебя.

— Не надо, — грустно сказал я.

Она опустила глаза.

— Но почему? Я думала…

— Нет, Лейла, нет. Я позвал тебя не поэтому.

Я нежно прибрал ее к себе и поцеловал. Она не сопротивлялась, но и не ответила. Я отпустил ее и вздохнул:

— Мне плохо, Лейла, очень плохо. Я не могу тебе всего объяснить и потому выслушай меня не перебивая.

Она чуть–чуть склонила голову в легком кивке.

— Похоже, я скоро останусь без средств на существование.

В ее глазах вспыхнул ужас, но я продолжал, понимая, что если сейчас не скажу всего, потом может не оказаться времени.

— И все же я кое‑что приберег. Помнишь виллу на Канарах? Она теперь твоя, только не возражай.

— Нет, Сайрис, — запротестовала она. — Я не приму от тебя такого подарка.

— Примешь. Ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь и не посмеешь отказать.

— Сайрис, объясни мне…

— Нет.

— Но если тебе так плохо, почему бы нам вместе не отправиться на Канары.

— Потому что я не смогу жить с тобой под одной крышей, — сухо ответил я, хотя прекрасно осознавал, что делаю больно. Но я также понимал, что если сейчас смалодушничаю, то Лейла непременно окажется вовлеченной во всю эту круговерть, а я еще не забыл, что произошло с Андерсом.

— Ты по–прежнему жесток, — сквозь слезы улыбнулась она, — но я всегда тебя понимала. Делай, как знаешь. И счастья тебе.

Я взял ее под руку, и так мы шли до самой джайгер–кабины. Молча.

Потом она приподнялась на цыпочки и поцеловала меня в щеку.

— Прощай.

— Прощай, — ответил я.

В душе взрывались, коллапсировали звезды, превращаясь в черные дыры. Я ее никогда не увижу.

К вечеру с докладом снова пришел Синероуа.

— Все, — выдохнул он, — полный крах.

Я кивнул. Но он, не заметив этого, продолжал:

— Был момент, когда вроде бы положение стабилизировалось. Падение наших акций на всех биржах резко прекратилось.

— Все‑таки Генри сдержал слово, — подумал я.

— Но потом прошел слух, что аргедонцы собираются начать с нами войну. Их послам было объявлено в течение двадцати четырех часов покинуть Землю. После этого на бирже началась настоящая паника, и акция наших предприятий снова поползли вниз. Попытки остановить падение не привели ни к чему. Час назад…

— Не продолжай, — перебил я его, — час назад моя финансовая империя рухнула.

Синероуа опустил глаза.

— И что осталось в моем активе?

— Несколько тысяч наличными, вилла на Канарских островах, которую вы запретили закладывать, и космическая яхта «Орион».

— А остров?!! — я почувствовал, как бледнеют даже мочки ушей.

— Разумеется, — сказал Синероуа.

Мне показалось, что вакуум окутал меня подушкой Отелло. Я задыхался от пережитого только что волнения, хотя и осознавал, что все обошлось.

— Вам плохо, господин? — встрепенулся Синероуа.

— Нет, ничего, уже проходит.

— Может быть, вызвать врача?

— Не надо. Наверное, я просто устал. Я хочу лечь в постель.

Синероуа восхищенно смотрел на меня.

— Мне бы вашу выдержку.

У меня даже не было сил улыбнуться.

— Все приходит с годами, друг мой.

Мы решили не тревожить камердинера, и Синероуа сам помог мне раздеться и лечь в постель.

Пора отвыкать от этой привычки, подумал я. Скоро все придется делать самому: и одеваться, и зарабатывать деньги, и заботиться о хлебе насущном.

— Разбудишь в шесть, — сказал я Синероуа, прежде чем он ушел, и заснул.

Что мне снилось всю ночь, не помню, но уже под утро я увидел ЕЕ.

Я задохнулся от ослепительной красоты ее глаз, от созерцания ее нежной, словно лепесток розы, кожи.

— Ты не верил мне, — улыбнулась она. — Но я доказала тебе, что ты, как и все в этом мире зависишь от высших сил, руководящих вами. Ты лишился своего богатства, но это лишь первое звено в цепи твоих лишений. Последнее — будет являться твоим добровольным отказом от ЖИЗНИ.