Аркадий Стругацкий - Неизвестные Стругацкие: От «Града обреченного» до «Бессильных мира сего» Черновики, рукописи, варианты

Когда я сообщил Светлане Бондаренко, что отказываюсь прислать для публикации копии имеющихся у меня рукописей, она спросила — почему. Я написал ей письмо о том, что в материалах, находящихся у меня, нет ничего принципиального, ничего увлекательного, меняющего, ниспровергающего. То есть, я не охраняю какие-то секреты. Моя позиция — вопрос убеждений. Но Светлана Бондаренко хотела, чтобы я объяснил свою позицию не ей лично, а читателям «Неизвестных Стругацких». Таким образом возникла эта заметка.

Я полагаю, что из черновиков «Понедельника» нельзя узнать ничего «нового о НИИЧАВО и о персонажах, его населяющих» потому, что НИИЧАВО вместе со всеми персонажами существует только в системе, ограниченной с двух сторон — заглавием в начале и точкой в конце. Эта система прекрасно себе прожила сорок лет и продолжает жить.

В тексте «Миллиарда лет», например, нет никакого КГБ, никакой политики, «самиздата», антисоветчины, суда. Историку и психологу, вероятно, интересно будет проанализировать и повесть, и материалы к ней, и обстоятельства процесса Хейфеца, который был и катализатором, и фоном размышлений на тему: как вести себя под давлением. И не просто размышлений — поступков. О подобном анализе, если помните, говорит один из героев самих же Стругацких: «Особенно ценны так называемые творческие личности, перерабатывающие информацию о действительности индивидуально. Сравнивая известное и хорошо изученное явление с отражением этого явления в творчестве этой личности, мы можем многое узнать о психическом аппарате, перерабатывающем информацию».

Однако для читателя самой повести как 30 лет назад, так и сегодня все это совершенно не важно. «Миллиард лет» не репортаж о деле Хейфеца, а художественное произведение. Дело Хейфеца сегодня — страница истории. Повесть «За миллиард лет до конца света» — живая литература.

Или, к слову, еще пример. В «Пикнике на обочине» имеется эпизодический персонаж «с прямоугольным генеральским лицом». Зовут этого генерала секретной службы господин Лемхен.

Я помню ухмылку на лице Бориса Натановича, когда он вручал мне папку с «Пикником». О моих пересечениях с кэгэбэшниками Борис Натанович, разумеется, знал, наставлял, одергивал и однажды, весной 1968 года, остановил меня, не дав совершить мальчишеский поступок, который, вероятно, очень дорого бы мне обошелся. Так что неторопливый и важный Лемхен с прямоугольным генеральским лицом — это была приятельская шутка. Но имеет ли она хоть какое-нибудь значение для читателя «Пикника»? Ровно никакого.

Я ничего не прячу и не скрываю. Но я думаю, что материалы, опубликованные в «Неизвестных Стругацких», не должны были появляться в массовом издании. Место этим бумагам — академические сборники, монографии или же (надеюсь, такое когда-нибудь произойдет) академическое собрание сочинений братьев Стругацких.

«…Какая-то безмерная скука слышалось в нем, безмерная снисходительность, словно говорил кто-то огромный, презрительный, высокомерный, стоя спиной к надоевшей толпе, говорил через плечо, оторвавшись на минуту от важных забот ради этой раздражившей его, наконец, пустяковины…»

Эта цитата из «Гадких лебедей» приходит в голову при чтении отповеди господина из Сан-Франциско Михаила Лемхина. Сама идея опубликовать ее под занавес «Неизвестных Стругацких» вызывает сложные чувства. С одной стороны, да, имеет место точка зрения, более-менее аргументированная, с цитатой из Лотмана, — так почему бы ее не обнародовать? Старался же человек. К тому же и сам г-н Лемхин все-таки причастен Terra Strugatskia, даже некоторым образом ее эпизодический персонаж. С другой же стороны, в попытке использовать вместо послесловия к «НС» текст, автор которого попирает подошвами не только результаты труда составителя четырехтомника, но и методологическую его основу (делая это с видом носителя Объективной Истины), присутствует оттенок мазохизма. [30] Поправка: не мазохизма, а предельной профессиональной честности, обостренной щепетильности С. Бондаренко. Я, как редактор, предлагал все материалы М. Лемхина из книги исключить. — В. Д.

Безусловно, у г-на Лемхина, отказавшегося (по любой из житейских причин) прислать для «НС» копии принадлежащих ему рукописей, есть законные основания это сделать, не вдаваясь в мотивы, — и вовсе не обязательно подводить теорию под свое нежелание. Однако оппонент «НС» вступает в полемику и ведет ее не вполне честно.

Главный тезис г-на Лемхина — черновики и варианты народу не нужны: они способны лишь дезориентировать «массового читателя», повести его по кривой дорожке ненужных интерпретаций и вывести за очерченные пределы художественного текста. Так что лучше всего «уничтожить все подготовительные и сопутствующие материалы».

Но что есть, собственно говоря, массовый читатель? Считать ли пять тысяч экземпляров каждого тома «НС» массовым тиражом? И, более того, являются ли вообще произведения Стругацких — несмотря на их несомненную популярность — массовой литературой?

Даже самый крупный недоброжелатель творчества братьев-фантастов едва ли даст однозначный ответ на эти вопросы, а раз так, то делается шатким базис позиции г-на Лемхина, заранее как бы поделившего читателей Стругацких на «толпу» и «исследователей» и отказавшего первым в праве на выход за пределы канона.

На самом же деле грань между двумя названными понятиями — применительно к творчеству этих писателей — провести невозможно.

По сути, члены группы «Людены» являются не стражами или хранителями Terra Strugatskia (в этой роли, скорей уж, видит себя г-н Лемхин), а своеобразными полпредами той части читательского сообщества, которая «желает странного». Бессмысленно уравнивать «люденов» с фанатами, выпрашивающими автографу поп-звезды и любовно коллекционирующими «звездный» мусор (все эти «окурки, смятые конфетные фантики» и пр.). Хотя в деятельности отдельных «люденов» еще не изжиты элементы эдакого подросткового энтузиазма, надо признать очевидное — существует реальная основа, на которой и возникла группа «Людены». Поскольку творчество братьев Стругацких — не просто совокупность текстов, но несомненный социокультурный феномен, закономерно вызывающий интерес как на макроуровне (идеи, замыслы, прогностика), так и на микроуровне (особенности сюжетосложения, словоупотребления и т. п.).

Именно поэтому некий видимый эклектизм в работе Светланы Бондаренко и ее команды — свидетельство отнюдь не слабости исследователей-«дилетантов». Это осознанная, можно сказать, выстраданная концепция. Произведения Стругацких, личность авторов, детали их биографии, эпизоды противоборства с Системой — все сплетено так плотно, что стремление вычленить что-то одно, убрать «лишние» измерения и «прописать» наших фантастов только в одной из сфер (будь то Литература, История или Идеология) означало бы безусловно обеднить читательское восприятие.