Аркадий Стругацкий - Неизвестные Стругацкие: От «Града обреченного» до «Бессильных мира сего» Черновики, рукописи, варианты

Отводит в сторону Павла: «Паша, друг, сходи к соседям, позвони по этому номеру и скажи, что я сегодня не приду».

Есть и страница с перечнем основных идей повести:

1. Цель жизни: жизнь имеет смысл, если живешь так, чтобы было полезно и интересно другим.

2. Основная движущая сила при коммунизме: стремление масс максимальным образом удовлетворить свои духовные потребности. Противоречие между вечным недостатком материального потенциала об-ва и вечным избытком духовного потенциала.

3. Коммунизм — эпоха активного добра. Может ли добро быть активно?

Эпиграф: дело писателя — думать и писать. Дело читателя — читать и думать.

4. Использовать фразу: то было время, когда выживали не самые лучшие, а самые приспособленные.

Эстетические взгляды Алехина. Любовь к книге. Споры о форме в искусстве. Искусство может быть данному конкретному человеку дано и не дано. Существуют произведения, которые понятны всем, но не существует произведения, которое вызывало бы у всех одинаковые эмоции:

На всем своем пути Алехин сеет в друзьях и товарищах сомнение в безусловной правоте, вообще во всякой уверенности обывательского типа.

Сохранилось в архиве и начало одного из рассказов о главном герое:

Антон остановил вездеход под брюхом свайного танка. В свете фар брюхо выглядело очень неопрятно. Антон, задрав голову, рассматривал его сквозь мутный от пыли спектролитовый фонарь кабины. С брюха свисали грязные сталактиты раствора, оно было заляпано жирной грязью графитовой смазки, в которую влипли фестоны мелкого щебня и песка, и все это было покрыто скрученными фестонами вырванного с корнем саксаула.

— Саша, — позвал Антон в микрофон.

— Да, — отозвался Саша. Он сидел в рубке управления танка где-то в двадцати метрах над головой Антона.

— Саша, ты хочешь кушать?

— Спрашиваешь! — сказал Саша. — Это ты, Антон? Четыре желудка из пяти у меня пусты.

— Ну вот и хорошо, — сказал Антон. — Ваша мать пришла, молочка принесла. Открой ротик, Саша.

Брюхо танка раскрылось пополам. По спектролиту забарабанили осколки сталактитов. Антон подал вездеход вперед и, приподнявшись на сидении, оглянулся. Из угольно-черных недр танка высунулись, блестя в свете прожектора, стальные трубы с магнитными присосками, впились в переднюю цистерну и рывком подняли ее.

— Ну как? — спросил Антон. — Вкусно?

Было слышно, как Саша пыхтит, манипулируя механической рукой. На освободившуюся платформу грохнулась пустая цистерна. Автопоезд качнулся. Антон, не глядя, подал вездеход еще немного вперед. Снова блеснули стальные трубы, и вторая цистерна исчезла в брюхе танка.

— Еще? — спросил Антон.

— Давай еще, — отозвался Саша.

— Только не грохай так порожняк, — попросил Антон. — Ты мне платформы разобьешь.

Саша с грохотом сбросил вторую пустую цистерну и сказал:

— Платформы — это мертвая материя. Почему мы все так заботимся о мертвой материи и забываем о живой?

Антон присвистнул. Саша втянул в танк третью цистерну и продолжал:

— Даже ты. Ты же отлично знаешь, что я умею работать. Ты прекрасно знаешь, что я не роняю порожняк, а бросаю. Но беспокоят тебя только платформы, коим цена — дерьмо.

Третья порожняя цистерна аккуратно легла на платформу. Автопоезд даже не вздрогнул.

— Ты опять собой недоволен? — спросил Антон сочувственно.

Брюхо танка закрылось.

— Спасибо, — сказал Саша. — Заезжай.

Антон тронул вездеход и повел автопоезд между двумя рядами бешено вращающихся буров. Двенадцать буров, по шесть с каждой стороны. И каждый выгрызает колодец глубиной в двадцать метров, а потом в колодец заливается воняющий тухлыми яйцами раствор, который застывает, образуя гигантскую сваю. Вся магистраль Трансгобийского шоссе будет стоять на этих сваях — сто свай на километр. Танк пожирал невообразимые количества раствора — в хвосте колонны медленно тащился передвижной завод, непрерывно изготовляющий раствор.

Поезд выехал из-под танка. Поперек магистрали свирепый ветер нес тучи песка и пыли вперемешку со снегом. Гусеницы вездехода лязгали по неровному застывшему бетону, уминая черные от окалины железные прутья. Сквозь мутную мглу далеко впереди маячили красные хвостовые огни плитоукладочного агрегата. По сторонам трассы еле видные в темноте, громоздились черные кучи щебня. По ним что-то ползало, светя маленькими фонариками.

«К плитоукладчикам мне, пожалуй, и не нужно, — думал Антон. — Цемент им завезли вчера». И вдруг ему очень захотелось к плитоукладчикам. Там работали девушки, и они очень любили его. «Минут на десять можно, — решил Антон. — Заброшу им немного шоколаду». Интересно, что опять приключилось с Сашкой? Впрочем, он всегда такой — недовольный. Только один раз я видел его довольным. Нет два раза. Первый раз, когда он нашел дохлого олгой-хорхоя. А второй — когда Галина позволила ему поднести чемодан. Но все же, зачем платформы ломать? «А в этом ведь что-то есть, — подумал он. — Нам всегда прежде всего бросается в глаза внешние результаты поведения человека, даже когда он ведет себя через машину. Интересно, научатся когда-нибудь люди точно определять душевное состояние человека по характеру разрушений, которые этот человек наносит окружающей мертвой материи?»

В лучах фар вдруг появилась черная фигура, ужасно размахивающая руками. Антон изо всех сил нажал на тормоза и успел только мимолетно подумать: «Ну, теперь всему конец». Но он не зажмурился и, только вцепившись в руль, изо всех сил откинулся на сидение. Он услышал, как позади загрохотали цистерны. Вездеход занесло и поставило поперек дороги. Человек исчез — может быть, под гусеницами. «Сволочь», — подумал Антон, с трудом отклеиваясь от спинки сидения. Он был весь мокрый от напряжения и ужаса. В фонарь забарабанили. Антон непослушной рукой откинул дверцу, и в кабину сейчас же ворвался ледяной ветер. На зубах захрустела пыль. В дверь всунулся человек в полушубке в меховом капюшоне, надвинутом на глаза. Нижняя часть его лица была закутана пестрым шарфом.

— Браток, — сказал человек хрипло. — Закурить есть?

Антон застонал, взял человека за яркий шарф и втащил его в кабину.

— Что, дует? — участливо спросил человек. — Так ты закрой, закрой фонарь. Я не тороплюсь.

— Что же это ты? — сказал Антон шепотом. — А? Человек, вертя головой, выпростал подбородок из шарфа.

— Тут впереди завальчик, — сказал он добродушно, — сейчас мы его раз-два разберем, и поедешь дальше.

Антон посмотрел на шоссе. Там ничего не было видно, кроме беложелтых струй метели.

— Ну что мне с тобой делать? — спросил он спокойно.

— Тормоза у тебя неважные, — сказал человек. — Тормоза должны быть — нажал, и стоишь, как столб. Высокий, и стройный, и вкопанный.