Генри Каттнер - Земля обетованная

Билл Уэстерфилд наблюдал за хаотичным, псевдо-броуновским движением снежинок в зимних сумерках.

— Зима тревоги нашей... — прошептал он.

Морган нетерпеливо пожал плечами и нахмурил густые черные брови.

— Нашей?

— Его.

Оба посмотрели наверх, словно могли видеть сквозь дерево и штукатурку. Но ни звука не донеслось оттуда, где пожилой Руфус Уэстерфилд лежал на большой кровати из орехового дерева с резными ананасами и гроздьями винограда. Он засыпал и просыпался в этой кровати на протяжении семидесяти лет и собирался на ней умереть. Но не смерть нависла над ним сейчас.

— Я все ожидаю, что с чердака вылезет Мефистофель и потребует чью-нибудь душу, — сказал Билл. — Его тревога... моя тревога... не знаю. Все слишком уж гладко.

— Тебе было бы лучше, если бы над кроватью висел ценник: «Душа, одна штука, оплата вперед»?

— Логика подразумевает, что кому-то придется платить, — рассмеялся Билл. — Чтобы что-то сделать, нужно затратить энергию. Это же стандартная цена, да? Молодость в обмен на душу Фауста.

— Так это все-таки магия? — оттянув уголки губ так, что его лицо стало выглядеть по-мефистофелевски, спросил Пит Морган. — А мне-то все кажется, что я эндокринолог.

— Ладно. Ладно. Может быть, Мефисто — это уж чересчур. Хотя оно и работает.

Наверху, по голым доскам, простучали каблуки сиделки, и раздались голоса: один звонкий, а другой вялый от возраста, но имеющий глубину и тон, которые Билл Уэстерфилд смутно помнил еще с детства.

— Работает, — согласился Пит Морган и со звоном поставил чашку на блюдце. — У тебя не очень радостный голос. Почему?

Не ответив, Билл встал и прошелся по комнате. В дальнем конце он остановился, затем развернулся и зашагал обратно, с сердитым выражением на узком лице, вполне подходящим к мрачно насупленным черным бровям Моргана.

— В том, чтобы повернуть ход биологического времени вспять, нет ничего такого — если ты, конечно, способен на это, — заявил Билл. — Отец не положил глаз на какую-то Маргариту. Он делает это не из-за каких-то эгоистичных причин. А мы возимся с Фонтаном Молодости не потому, что хотим славы, не так ли?

Морган посмотрел на друга из-под заросли черных бровей.

— Руфус — морская свинка, — сказал он. — А морские свинки известны своей самоотверженностью. Мы работаем ради следующих поколений и сияния славы, поскольку мы сами скоро умрем. Ты хотел, чтобы я сказал это? В чем дело, Билл? Раньше ты никогда не был щепетильным.

Билл снова пошел в дальний конец комнаты, шагая так быстро, словно хотел добраться туда прежде, чем передумает. Когда он вернулся, в руке у него была фотография в рамке.

— Вот, посмотри. — Билл небрежно протянул фотографию.

Морган поставил чашку и, прищурившись, поднес фотографию к свету.

— Это отец десять лет назад, — сообщил Билл. — Тогда ему было шестьдесят.

В тишине Морган долго и пристально смотрел на фотографию. Было слышно, как наверху скрипела резная кровать, когда Руфус Уэстерфилд ворочался на ней. Сейчас движения давались ему легче, чем месяц назад, когда ему было далеко за семьдесят. Для старого Руфуса время шло вспять. Ему уже снова было почти шестьдесят.

Морган опустил фотографию и посмотрел на Билла.

— Я понял, что ты имеешь виду, — неторопливо сказал он. — Это уже другой человек.

Биологическое время — странная, обманчивая штука. Это не причуда воображения, делающая год бесконечным для ребенка, но коротким для деда. Для ребенка пяти лет, год длится очень долго, потому что это пятая часть его жизни. Для пятидесятилетнего — это всего лишь одна пятидесятая. И дело не только в ощущениях. Биологическое время неразрывно связано с физическим состоянием человека, нечто вроде обратного отношения. В молодости все процессы в организме протекают гораздо быстрее, а течение времени кажется медленным. Во время беременности, зародыш проходит через миллионы лет эволюции. За первые десять лет человек изменяется так же, как за последующие пятьдесят. Молодой организм быстро залечивает раны, а у стариков они иногда вообще не заживают. Доктор ду Ной в своей работе «Биологическое время» еще глубже погружается в загадки молодости и возраста, рассуждая о том, что время течет для каждого по—своему.

Руфус Уэстерфилд медленно нащупывал путь назад по своему времени.

Еще один экспериментатор, на этот раз доктор Франсуа, изложил нить размышлений, которой придерживался, словно Тезей, выбирающийся из лабиринта, где обитал Минотавр. Доктор Франсуа обучил подопытных нажимать телеграфный ключ в обычном состоянии триста раз в минуту. Затем применял жару и холод, аккуратно, чтобы не отвлекать подопытных. Оказалось, что тепло укорачивает восприятие времени. Ключ стучал чаще. Говоря академически, в тепле они старели быстрее. В холоде время шло медленнее, как в долгие дни молодости.

Разумеется, все не так просто. Сердечно-сосудистой системе человека нужен мощный стимул, со временем печень почти прекращает вырабатывать красные кровяные тельца. Из старости уже не вернуться без посторонней помощи. Гипноз тоже необходим. Семьдесят лет привычек требуют корректировки, и, кроме того, нужно учесть еще более непостижимые вещи. Как, например, осознание самого времени, беззвучно текущего все быстрее и быстрее по мере приближения к краю.

— Это уже не тот человек, — уставившись на Билла, бесстрастно повторил Морган.

Билла раздраженно дернул плечами.

— Конечно, не тот. Это отец в шестьдесят, не так ли? Кто еще это может быть?

— Тогда зачем ты показал мне эту фотографию?

Молчание.

— Глаза, — через некоторое время осторожно сказал Билл. — Они... немного другие. И наклон лба. И скулы не... ну, не совсем такие же. Но нельзя сказать, что это не Руфус Уэстерфилд.

— Я бы хотел их сравнить, — заявил практичный Морган.

— Поднимемся?

Сиделка как раз закрывала за собой дверь в спальню, когда они поднялись по ступенькам.

— Он спит, — тихонько прошептала она, глядя на них через очки.

Билл кивнул, прошел мимо нее и тихонько открыл дверь.

Комната была большой и пустой, там царил монашеский аскетизм, делающий неуместной резную кровать. На столике рядом с дверью стоял ночник, отбрасывающий длинные горбатые тени на стены и потолок, словно небольшой костер. Человек на кровати неподвижно лежал с закрытыми глазами, а узкое, морщинистое лицо с длинным носом выглядело очень суровым в тусклом свете.

Морган и Билл осторожно подошли к кровати и уставились на старика. Тени смягчали лицо спящего, создавая иллюзию возвращающейся молодости. Морган поднял фотографию, чтобы на нее упал свет, и его губы сжались под черными усами, пока он смотрел на нее. Конечно, это был тот же человек. Ошибки быть не могло. На первый взгляд оба лица казались одинаковыми. Но если присмотреться...