Роберт Шекли - На суше и на море 1963

«Немедленно за трезубцем», — говорил я себе, подплывая к берегу. Но там, выслушав сочувственные восклицания по поводу моей спины, да и чувствуя сам нестерпимое жжение, понял, что сегодня, пожалуй, до трезубца не дойдет.

— Смазывайте простоквашей, — сказали мне в один голос из-под натянутого на палках тента пожилые супруги.

Судя по их слезающей кусками коже, совет был испытанный.

Весь остаток дня я пролежал на животе, а рыбак, хозяин дома, в котором я остановился, время от времени поливая мне спину простоквашей, объяснял, что рыбы сейчас у крымских берегов нет. Отошла рыба. Под влиянием его рассказов и солнечной лихорадки мне всю ночь снилось, что из моря ушла вода, а не рыба, и летаю я над сухими камнями, песком, и там ползают сухие рыбы. Я просыпался, смазывал спину новой порцией простокваши, и мне снова снилось, как вода отходит от берегов и мне негде применить свой трезубец.

С утра невольно пришлось прежде всего взглянуть на море. Оно было все таким же: набитым солнечными зайчиками и синевой. Спину мне еще, несмотря на простоквашу, драло основательно. Решил, что плавать в этот день не буду, а займусь сухопутной разведкой. Поговорю с рыболовами на Алчаке — так называется в Судаке гора на восточном мысе и прибрежные скалы под ней, лишь на всякий случай прихвачу с собой сумку с ластами, маской и трубкой. Может быть, мне станет легче, может быть, скажется, наконец, удивительная целебность простокваши.

В книжке «Судак», выпущенной Крымиздатом, про рыболовные свойства Алчака сказано: «Там на удочку попадаются бычки, ерши, налимы, зеленухи, окуни, горбыли». И все рыболовы из приезжих отдыхающих, усвоив эти сведения, не колеблясь отправляются к Алчаку, начиная делать пробные забросы уже на далеких подступах к нему. С ними-то я и встретился сначала. Новички были полны энтузиазма и охотно первыми вступали в разговор, из которого вытекало, что пока, кроме морских собачек, им ничего не попадалось. Но вот на Алчаке… и следовала вышеприведенная цитата.

Ближе к горе все чаще попадались молчаливые, неприветливые рыболовы. Чтобы получить сведения у них, уже требовался специальный подход. Нельзя, например, остановившись за спиной рыболова, спросить: «Ну, как!» Или задать этот же вопрос, присаживаясь справа от рыболова. Тут уж вам не помогут никакие самые вежливые формулировки. Садиться можно только слева от рыболова и несколько сзади и ни в коем случае не ближе к воде, чем поместился он сам. Чем дольше будет пауза, тем лучше. Рыболов должен к вашему присутствию притерпеться или поверить, что вы сами неравнодушны к рыбалке или знаете толк в местных рыбах. Вот тогда и начинайте разговор, лучше с какого-нибудь незначительного замечания.

Оказалось, ближе к Алчаку и на самих алчаковских камнях сидят не новички, а рыболовы, проведшие здесь уже добрую половину своего отпуска и не видавшие в глаза ни одной рыбы, кроме морских собачек. И они прямо-таки с какой-то фанатической убежденностью развивали передо мной версию моего хозяина о великом отходе рыб от крымского побережья. То же самое говорили и местные ребята, которые перемежали шумным купанием свои бесплодные попытки выловить что-нибудь из-под Алчака, кроме морских собачек. Только один из них посмеивался, слушая объяснения приятелей, Я подмигнул ему.

— А ты, небось, знаешь, что рыба никуда не уходила?

Он кивнул и гордо показал самодельную маску. Я вытащил из мешка свою, и мы немедленно стали друзьями с судакским школьником Сережей. Он назывался потом Сережа Первый, потому что у нас появился еще один друг — Сережа Второй, но это случилось только через несколько дней. Пока же мы с Сережей подробно выясняли обстановку.

Его сведения еще более оптимистичны, чем мои. Сережа, не стесняясь, показывает размеры встреченных им под водой рыб, иногда ему не хватает даже распахнутых рук, и он делает три-четыре шага, критически оглядывается: «Вот такой, может, чуть-чуть побольше». И в голосе его звучит самое искреннее восхищение. Я округляю глаза и прищелкиваю языком. Наша охотничья дружба крепнет с каждым словом, И мы переводим ее еще и на деловую основу: заключаем устное соглашение о совместной добыче крабов тут же, под Алчаком, и немедленно.

План операции предлагает Сережа: я ныряю первым и, достигнув дна, осторожно отворачиваю в сторону один из больших камней. Мой компаньон успевает поднырнуть в следующий момент, чтобы схватить краба, который наверняка обнаружится под камнем. Что ж, отворачивать камни — посильная для меня работа, и я охотно уступаю Сереже требующее меньших физических усилий схватывание крабов. Интересно, а не может ли это хватание последовать со стороны краба, или будет вдруг обоюдным: Сережа схватит краба, а краб Сережу? Придется ли мне тогда тоже схватить кого-нибудь из них? Размышляя таким образом, я взялся за ворот рубахи, чтобы стащить ее через голову, но тут же был остановлен «резкими болевыми ощущениями в области спины». Выражаясь менее изысканно, мне показалось, что вместе с рубашкой я сдираю с себя не только кожу, но и все остальное до самых костей.

Сережа удивленно следил, как я, так и не раздевшись, снова уселся на камнях. На лице его явно отразились нелестные для меня подозрения. Пришлось показать ему спину и объяснить, что я не могу снимать рубашку.

— А в рубашке?

Действительно, почему я не могу нырять в рубашке? Как это мне самому не пришло в голову? Обрек себя с утра на сухопутное существование, когда… И я уже был в воде, на дне, и тихонько отворачивал камень. Вот мимо меня скользнул увеличившийся в полтора раза Сережа, Краб, сидевший под камнем, не успел ничего предпринять, как был схвачен за панцирь. Мы быстро поднимались к поверхности, обмениваясь под водой впечатлениями. Сережа показывал, какой пойман краб и как он его ловко держит. Я на правах старшего, выполнявшего более трудоемкую работу, показывал жестами, что вполне одобряю Сережины действия.

Я боялся лишь одного: как бы Сережа не предложил мне поменяться ролями. Для того чтобы с такой легкостью справляться с каменными крабами, у меня не хватало еще физической тренировки и самообладания. Попробуй схвати его, когда он кажется тебе размером с суповую тарелку, а клешни не уступают массивным; кузнечным клещам. Да и цвет краба не внушает доверия — будто он так покраснел от злости, что начал синеть и норовит разорвать тебя своими черными щипцами. Крабы-водолюбы, те поменьше, с ними справиться легко, но когда я их бросал в сумку, Сережа удивленно поднимал брови и говорил; «Там же нечего есть». А я говорил, что все равно люблю всяких крабов. Эта небольшая разница вкусов не нарушала согласованности наших действий.