Роберт Шекли - На суше и на море 1963

Глубина, с которой мы добывали крабов, была не более четырех метров, но маску на дне сильно прижимало к лицу, и мы чувствовали себя заправскими ныряльщиками, закаляющими свой организм повышенным давлением грозной бездны. Если бы мы знали! Однако не стоит торопить события. Лучше держаться их естественного хода. Добытые крабы были поделены, причем Сережа отказался от своей доли водолюбов, и мы договорились о встрече на этом же месте на следующий день» Моя спина после купания в рубашке не болела, и я решил, что завтра смогу пустить в ход свой трезубец, хотя бы для начала против крабов.

Конечно, Сережа зря пренебрегал водолюбами. Вкус у них был отличный, и кое-что из того, на чем держался этот вкус, попадало даже на зубы. Каменные крабы превосходили водолюбов лишь по количеству съедобного. Так обильной дегустацией первых трофеев закончился второй день. Простокваши было израсходовано самая малость, на всякий случай. И ночью мне ничего не снилось.

Трезубец против крабов действовал безотказно. Однако Сережа считал непрофессиональным пробивать панцирь краба и усиленно старался обратить мое внимание на простоту применяемого им метода. Я выдвигал шаткие доводы в защиту трезубца и не решался, как это ни казалось просто, схватить ощерившегося каменного краба руками. Несколько раз мы отваживались нырнуть поглубже, к основанию торчащей над водой скалы, и, вынырнув, делились впечатлениями о том, как давила на той «страшной глубине» маска. «Аж глаза вылезают», — жаловался Сережа. Мы были, как оказалось вскоре, самые заскорузлые невежды. Не знать таких простых вещей. Эх, Сережа, а еще школьник!

Крабы нам наскучили. Краб — не рыба. Мы перебрались от Алчака на песчаный пляж и поплыли вдоль основания выступающих на песок плит. Берегись, скорпены! И они побереглись. Я думал, вот сейчас покажу Сереже, как надо работать трезубцем, а ершей нет и нет. Даже того огромного — я хорошо запомнил его камень — не оказалось на месте. Когда же нам подвернулась скорпена, я от желания бить наверняка все приближал трезубец к скорпене и все не ударял и не ударял. Взрыв, облачко мути, и я с самым дурацким видом озираюсь по сторонам. Вывод: медлишь упустишь добычу. А тут еще Сережа показывает жестами: ударять, бить надо! — Сам знаю, — показываю и еще тычу куда-то пальцем в виде объяснения, а там закапывается в песок… старый знакомый — морской дракон: злобные глаза навыкате, и закапывается в морское дно, как курица в кучу пыли, трясет перьями. Удар, и дракон нанизан сразу на два зубца из трех. Сережа предостерегающе дергает меня за рубаху, отмахиваюсь: сам знаю! Стряхиваю скорпиона с зубцов и Добиваю. Мой знакомец — рыболов из Архипо-Осиповки — отомщен.

Сережа снова дергает меня за рубаху и приглашает заглянуть в расселину между двумя плитами. А там настоящая идиллия: на голых краях расселины (в глубине, как аллея деревьев, — заросли цистозиры) сидят на хвостах, словно скульптурные львы у входа в парк, две морские собачки, а в конце этой парковой аллеи притаилось уродливое чучело — внушительная скорпена. Не медлить и не впадать в панику. Осторожно подвожу трезубец — бац!.. Облако песку! Но по тому, как сотрясается древко, знаю: есть! Всаживаю трезубец поглубже: руками скорпену не рекомендуется хватать, у нее тоже есть ядовитые колючки, не такие, как у дракона, но уколы их продолжительно болезненны, и скорее плыву к берегу. Там мы разглядываем уродину и собираем толпу зрителей. Прекрасный случай показать свою скромность и то, что такая добыча нам совершенно не в диковинку.

А ведь там, в море, где-то среди камней, плавают вчерашние лобаны. Что если их так же — бац!.. Ух, даже дыхание перехватывает. Да разве мы знаем — может, лобанов только трезубцем и возьмешь? Пошли, Сережа, за лобанами! Лобаны бывают до двенадцати килограммов весом, почти метр в длину. Выдержит ли трезубец?

И мы встречаем лобанов, не вчерашних, хотя и на том же самом месте, так раза в четыре поменьше. Не может быть, чтобы это были вчерашние. Они даже и не лобаны, а сингили та же кефаль, но не достигающая таких больших размеров. Но и сингилей неплохо было бы этак — бац!.. Где там, не подпускают и близко! Просто их природа не может допустить такого близкого соседства крупного движущегося тела. Разве справишься с такими рыбами трезубцем?

Все неотступнее нас преследует мечта о подводном ружье. Когда мы греемся с Сережей после очередного заплыва, то разговариваем только о подводных ружьях.

— Да, тех бы лобанов… Раз!

— А горбыль на выстрел ведь вполне подпускает, Бах!

— Есть далеко бьют. Газовые. П-ш-ш!

— Сжатым воздухом. Но пружинные все же лучше. Тыцт!

Мы так разожгли свой аппетит, что нам всюду мерещились подводные ружья, А когда на самом деле вдруг увидели подводное ружье, мы не поверили своим глазам. Оно лежало на плоском сухом камне, выступавшем из воды, под Алчаком. Блестящее никелем ружье— арбалет резинового боя, почти такое, какие сейчас сотнями продаются в спортивных магазинах. Тогда же лет пять назад — это была мечта, сказка. И вот так просто блестит никелем на плоском горячем камне, удивительным образом материализовавшаяся наша мечта. А рядом с ружьем, на том же камне, лежал волосатый рыжий маг —= владелец ружья, Еще там же были ласты, маска и трубка.

Мы не знали, как себя вести с волшебником, а ну-ка он рассердится и исчезнет так же неожиданно, как и появился, вместе с ружьем? Мы тихо подошли к плоскому камню, уложили на берег, как жертвоприношения, наши маски, трубки и ласты и присели рядом, как дикари, которые пришли поклониться своему божеству, на корточки, лицом к камню. Может быть, волшебник спал и поэтому никак не реагировал на наше появление, только положил одну из своих рыжих ног на ружье. Разве мы могли осуждать его? Доведись нам иметь такое ружье, мы бы никогда не выпускали его из рук и не смотрели бы ни на кого, кроме рыб. Мы смирно сидели на корточках и терпеливо ждали, что будет.

Рыжий положил обе ноги на ружье. Потом перелег на более горячее место камня, снял с ружья ноги и положил руку. Потом он сел к нам спиной, но все же покосился на нас, и мы заметили, что он не такой уж и молодой. Может быть, и правда волшебник? Он еще раз покосился, заметил наши маски и повернулся к нам совсем. Мы сидели на корточках, ели его глазами и молчали. Мой язык никак не поворачивался. Выручил Сережа.

— У вас ружье? — сказал он хрипло.

— Ружье, — улыбнулся рыжий. — Интересуетесь?

Мы полезли к нему на камень и стали щупать и гладить ружье. Так состоялось наше знакомство с новым Сережей, который сначала был Сергеем Павловичем, а потом Сережей Большим, и, наконец, стал Сережей Вторым, а мой школьник Сережа, побыв Сережей Маленьким, сделался Сережей Первым. Но все эти метаморфозы происходили постепенно, в ходе наших совместных приключений. Пока же мы с Сережей, очарованные великолепием ружья, сопели и чмокали, а Сергей Павлович снисходительно улыбался.