Роберт Шекли - На суше и на море 1963

Однажды лобаны пришли — толстые, длинные, чешуйчато-серебристые, с большими сердитыми глазами. Я тихонько отплыл, оставив их в самом спокойном, почти ленивом состоянии ощипывать кусты цистозиры, и стащил скорее с камня в воду Сережу Второго. Но когда мы добрались к тому месту, последний из лобанов растаял в зеленоватом тумане подводных далей. Я жестами объяснил Сереже Второму ситуацию и показал, чтобы он плыл вокруг следующего камня с одной стороны, а я буду двигаться ему навстречу и, может быть, нагоню на него дичь. Только я завернул за угол, как тут же наткнулся на стайку довольно приличных зубариков, размерами не с самоварный поднос, а со среднее блюдо, и они выглядели теперь не синими, а скорее розовыми в черно-белых полосах. Мы заметили друг друга одновременно. Они смотрели на меня и не могли решить, стоит им пугаться или не стоит. Я же старался притвориться как можно более безобидным, чтобы не спугнуть их до появления Сережи Второго. И притвориться мне вполне удалось: зубарики дождались Сережу и один из них тут же забился на гарпуне.

Хотя такую добычу можно вполне приравнять к лобану, я все-таки не мог решить, отдал бы я ружье, будь я на месте Сережи Второго. И что он скажет, если я сам внесу такое предложение? Чем больше я ломал голову весь этот день, то становясь на его место, то его ставя на свое, и думал и переживал за обоих вместе, тем все выглядело запутаннее и запутаннее. Скоро надо идти провожать Сережу Второго на автобус, а я еще никак не мог ни на что решиться. Вдруг, постучавшись, зашел живший в том же доме студент-москвич Володя и сказал, что у него ко мне просьба.

— Пожалуйста, — сказал я, — с удовольствием, что смогу. — А сам думал… Вот я сделаю все, что угодно этому парню. Так пусть Сережа Второй выполнит мою просьбу. — Я слушаю тебя, Володя.

— Видите ли, я вижу, вы увлекаетесь подводной охотой, — сказал нерешительно Володя. — Когда я сюда ехал, я тоже собирался охотиться, но познакомился с компанией туристов, и мы увлеклись ходьбой по горам. И сейчас уходим в далекий поход, а там в Москву. Так вот, я подумал, чтобы мне в походе не таскаться с ружьем, оставлю его вам, а вы, когда в Москву приедете, позвоните, и я за ним приеду.

У меня закружилась голова, в глазах даже что-то заколебалось.

— Где? — спросил я. — Где? — и показал руками, как спускают курок.

— Вот, — сказал Володя, — доставая из-за двери настоящее подводное ружье, — а это запасная резина и второй гарпун. Адрес и номер телефона на бумаге. Значит, договорились? А то знаете, ружье не мое, товарища. Неудобно бросать. Большое вам спасибо!

Он ушел, а я долго приходил в себя, потом осторожно подошел к ружью, завернул его в ту же бумагу, в какой его принес Володя, положил на кровать, тщательно прикрыл одеялом, запер все окна, дверь и пошел провожать Сережу Второго.

Первым в его комнате мне бросилось в глаза ружье, которое он так упаковал и привязал к чемодану столькими веревками и сложными узлами, что, пожелай он сейчас самым искренним образом оставить его мне, не хватило бы времени, чтобы распаковать его. Сережа Второй, не глядя на меня, объяснил, что ружье ему очень дорого, что он боится все время потерять его или забыть. Поэтому он его так и прикрутил. Нам обоим показалось очень смешной эта боязнь, и мы хохотали, хлопая друг друга по спине и плечам до самого автобуса. Я ему ничего не сказал про Володю, должно быть, мне от этого было еще смешнее.

Как только автобус с Сережей Вторым отъехал, я побежал домой. Теперь уж я не егерь или загонщик, а самостоятельный охотник с подводным ружьем. Через двадцать минут я был на пляже в самом людном месте. Нет, я не соскучился по зрителям. Просто около этого места чаще всего встречались лобаны. Они обычно проплывали вдоль берега, пикируя на камни и склевывая с них тонкие водоросли и еще что-то совсем незаметное. Я тоже стал плавать вдоль берега.

Не прошло и десяти минут, как я заприметил около еле видных вдали камней металлическое поблескивание и смутные силуэты кефалей. Надо было нырнуть и подобраться к кефалям сзади. Я сделал большой крут, не упуская рыбу из виду, нырнул и, притворяясь совершенно посторонним, без всякого злого умысла проводящим время ныряльщиком, подобрался к рыбам вплотную. Это были лобаны. Выстрел — и промах. Всполошившиеся лобаны дают тягу, но тут же задерживаются и совершают около меня своеобразный «круг знакомства». Как я ни тороплюсь снова зарядить ружье, не успеваю, и лобаны уплывают восвояси. Почему же получился промах? Так близко — и мимо! Я слишком тщательно целился, наводил ружье на рыбу и проверял глазами положение ружья и рыбы. Ну, и напроверялся. Под водой нужно стрелять, как говорят сухопутные охотники, «на вскидку». Смотреть на цель, а не на ружье. Руки сами сделают свое дело.

Опять плыву вдоль песчаного дна, осторожно поглядывая по сторонам: кое-где пасутся стайки барабулек, передвигаются в своих раковинках рачки-отшельники. И вдруг — лобан. С испугу делаю самый правильный выстрел — гарпун пробивает спину лобана около головы. Рыба бьется, крутится на гарпуне и опускается на дно. Чуть-чуть не допускаю грубейшую ошибку — хватаюсь за гарпун-линь, чтобы подтянуть к себе добычу. Вовремя спохватываюсь, бросаю не только гарпун-линь, но и ружье. Ныряю и сразу двумя руками хватаю лобана за голову и просовываю пальцы в жабры. Теперь уже можно сказать: есть! Поднимаю свободной рукой ружье, всплываю и, любуясь добычей, плыву к берегу. Лишь за каких-нибудь три метра от берега, где воды всего по колено, встаю на ноги и выхожу на пляж, шлепая по воде ластами. При этом стараюсь как можно заметнее показать свою скромность и равнодушие. Совершенно небрежно бросаю лобана кувыркаться на песок.

Когда, наконец, толпа расходится, передо мной остаются два парня: рыжий и брюнет. Они сидят на корточках, выдвинув ко мне как жертвоприношение сложенные кучками самодельные маски, ласты и трубки с замысловатыми, тоже самодельными, пробочными клапанами. Какую все же прелесть заключает в себе повторение уже один раз бывшей ситуации, когда сам ты занимаешь теперь более выгодную позицию, чем в первый раз. Вот тогда-то я впервые почувствовал себя настоящим подводным охотником и со спокойной обстоятельностью начал делиться опытом с этими парнями.

Рассказ

Рис. В. Барышкова

Голова у старого Бир Пракаша совсем белая, белее снежных вершин Гималаев. Пиалу ему приходится держать обеими руками, чтобы не расплескать чай. Старость крепче веревок привязала Бир Пракаша к порогу дома. Его единственной утехой давно уже стала обгрызенная трубка из скорлупы кокосового ореха, такая же старая, как и он сам. И ничего не оставалось ему более, как целыми днями сидеть под навесом на кхате [8], смотреть на долину и ворошить в памяти прошлое.