Роберт Шекли - На суше и на море 1963

— Еще Энгельс высказал мысль, что племен, которые занимались бы только охотой, не существовало, — заметил Скробов.

— Безусловно, — согласился Буслаев. — Но для многих северных народностей охота является основным занятием.

— У меня все тверже складывается мнение, что охота изживает себя, — продолжал Скробов. — Эвенки, негидальцы, нанайцы должны развивать животноводство, земледелие. Я не пророк, но поверьте моему слову, все наши охотничьи колхозы рано или поздно придут к тупику. Ведь даже на виду одного поколения произошло заметное сокращение численности зверя. А что будет дальше? Только сельское хозяйство имеет будущее. С помощью науки оно с каждым годом будет все дальше продвигаться на север. Вот вам ответ на все ваши поиски путей развития северных районов.

— И как это вы с такими убеждениями пошли в охотоустроительную экспедицию? — съязвил Молчанов. — Вам бы заниматься землеустройством на Кубани.

Но Скробова не так-то легко было сбить с позиции, если он на ней утвердился.

— Участие в экспедиции помогло мне разобраться 6 существе вопроса.

Буслаев усмехнулся, а Молчанов не стерпел:

— А я держусь другого мнения. Зачем коверкать уклад жизни людей прежде времени? Что-то когда-то будет, а мы начнем гнуть и ломать. У местных народностей накопился огромный опыт освоения таежных просторов. Это врожденные кочевники. Советская власть должна им помочь, снабдить всем необходимым, и пусть они себе кочуют, осваивают Север. Правильно я говорю, Александр Николаевич?

Наступило молчание. Все смотрели на Буслаева, а тому не хотелось вступать в спор и огорчать своего молодого друга, который, как и Скробов, был неправ. Но и молчать он не мог.

— Дорогой Юра! Возврата к старому нет. Кочевье не вернется так же, как не может человечество вернуться к бронзовому веку. В эвенкийских и нанайских селах будет все, что необходимо современному человеку: школа, больница, клуб, ясли, магазин. Конечно, будет и сельское хозяйство, но основным занятием все же останутся охота, рыболовство, оленеводство. Только подходить к этому надо не по-кустарному, а создавать охотничье-звероводческие промхозы, оснащенные техникой наших дней — вездеходами, вертолетами, рациями.

— Опять клоните к тому, — возразил Скробов, — что государство дай, а отдача?

— Отдача будет в первые же годы. Не забывайте, что пушнина — это валюта, и государство, принимая ее от охотников по твердым закупочным ценам, получает значительную прибыль и имеет возможность поддержать промыслы лучше, скорее, чем вливая эти средства в маломощные колхозы.

— Александр Николаевич, — спросил Ермолов, — значит, колхозов не будет? Или как понимать?

— Там, где будут созданы промхозы, они сольются с ними. Промысловик, охотник это станет профессией человека. Вернее будет — назвать его заготовителем, потому что, в зависимости от сезона, ему придется быть и охотником, и рыбаком, и сборщиком ягод, грибов, орехов, лекарственных растений.

В этот вечер Роман засиделся у костра допоздна. Ему рисовались картины будущей жизни. Не надо таиться от людей. Что добудешь — сдавай на законных основаниях, И тебе же еще почет и уважение. А кто лучше его знает тайгу? Кто сумеет больше собрать, добыть? Тут бы его никто не обошел! В мечтах рядом с ним была Галя, и от этого мечты приобретали особую, волнующую значимость. Такого раньше с Романом не бывало.

— Ночная птица, — укладываясь спать, с усмешкой сказал о Романе Скробов.

— Молодой, — отозвался Авдеев голосом, по которому было не понять, порицает он Романа или завидует ему.

Утром собрали все имущество: снаряжение, продукты, лодки. Получилось много — за один раз не поднять.

— Придется сделать два рейса, — сказал Буслаев и стал распределять, кому что нести. Стариков хотели освободить от ноши, но те уперлись: с какой стати они пойдут порожняком?

Широкая тропа шла на подъем недолго; спуск оказался значительно большим. Скробов сначала недоумевал, но потом, рассмотрев карту, понял, в чем дело: уровень воды в озере был почти на тридцать метров ниже уровня воды в Амгуни, хотя общая длина водораздельного перешейка не превышала четырнадцати-пятнадцати километров.

Тропа вывела путников к небольшому заливу это уже Чукчагир. Погода стояла тихая, солнечная. Озеро лежало вдали бескрайнее, объятое дремой. Дыхание осени уже опалило пожухлые заросли осоки и вереска, тронуло золотом березняки, осинники, приглушило темную зелень дубняков, курчавившихся по дальним сопкам. Над озером и заливами перелетали во множестве утки, кувыркались в небесной голубизне крачки, степенно проплывали над водой крупные полярные с серебристым отливом чайки. В вышине кружили коршуны.

Путники сбросили с взмокших плеч груз, отдохнули и подались за оставленным у ручья имуществом. Авдеев и Дабагир остались, чтобы приготовить обед.

Вторым рейсом перетаскивали бат. Впрягшись в лямки и придерживая долбленую лодку за перекладины, тащили ее втроем: Галя, Ермолов и Молчанов. На тропе лежали подгнившие старые лежки, брошенные много лет назад. По ним, как по валкам, бат скользил довольно легко. Возможно, это только так казалось, потому что силы Ермолова были не меряны. К тому же он вступил с Молчановым в негласное соревнование. Порой Гале становилось даже не по себе; она старалась помочь, но чувствовала, как мужчины то и дело тянут ее вместе с батом.

Она уважительно посматривала на могучую спину Романа с бугрившимися под рубахой мускулами. Где с ним было соревноваться Юрию. Он красивый, волевой, но намного слабей. Исход соревнования решился очень скоро. У Молчанова взмокла спина. Он стал спотыкаться, тянуть рывками. Галя, шедшая следом, видела, как мелко дрожат у него от напряжения пальцы, вцепившиеся в перекладину.

— Роман, передохнем! — крикнула она.

Тот на ходу повернул к ней красное от натуги лицо, коротко бросил:

— Отпусти, без тебя доволокем!

— Куда спешить? Перекурим! — поддержал Галю Молчанов.

Роман остановился, снял с плеча лямку.

— Что же, можно и перекурить! — он довольно усмехнулся и опустился на бат.

Подошли приотставшие Буслаев и Скробов.

— Ну и здоров же ты, Роман, — сказал Скробов. — Тебя одного впрячь, и то бат дотащишь.

— Запросто, — ответил Роман. — Охотницкое дело такое — все на себе. В тайгу — на себе, из тайги — на себе. Убьешь медведя или сохатого, не будешь же по десять раз туда-сюда ходить. Навалишь поболе, да и прешь. Это городские думают: охотнику в тайге не жизнь — разлюли малина, ходи постреливай… А заставить бы другого за зверем побегать, померзнуть да еще впустую, не то бы запел. Вот Александр Николаевич, должно быть, знает, не даст соврать.

— Устраивался б на работу в поселке, — неожиданно сказала Галя. — Кто заставляет тебя сидеть в тайге? И легче, и к людям ближе. А то, как мой отец, — один и один.