Роберт Шекли - На суше и на море 1963

— Э, да что говорить, — досадливо махнул рукой Буслаев. — Смириться легче, чем идти наперекор природе.

Остались позади острова Годбаньки. Справа маячил большой гористый Джалу. Лодки шли бок о бок, подгоняемые слабым ветерком. Озеро расстилалось бескрайнее, чуть взволнованное вблизи, а вдали зеркальная гладь, ничем не потревоженная, сливалась с горизонтом, и казалось, что острова и еле видимый местами противоположный берег повисли в воздухе.

После нескольких часов плавания перед путниками ясно обрисовался пологий, покрытый частым белоствольным березняком мыс Миваки. Ласковые волны с шуршанием лизали галечную отмель, чуть пошевеливая побуревшую траву, прибитую ветром к берегу, выбеленные створки небольших раковин, хрупкие останки рачьих панцирей и светлые тушки снулых карасей. Черные диковатые вороны, потревоженные людьми, рассаживались на верхушках самых высоких деревьев.

Лодки мягко уткнулись в галечную косу. Молчанов выпрыгнул на гальку и, разминая затекшие ноги, воскликнул:

— Чудесный берег! И нигде ни одного следа человеческого. Благодать!

— Мы называем это место Берег Хорошей Косы, — сказал Дабагир. — Здесь ночевать будем, а завтра утром к дому пойдем. Недалеко осталось.

Чистая галечная коса узкой ровной полосой тянулась на сотни метров, теряясь за береговым поворотом. С одного края ее как бы обрезал небольшой каменистый выступ — утес. Черный камень расслаивался на продолговатые кусочки. Волны, пошевеливая их, за столетия стерли острые грани, превратили в узкие брусочки, зализанные со всех сторон. Молчанов уже выбрал ровный плоский камешек и правил на нем лезвие охотничьего ножа.

Камешки! Черные, белые, серые, розовые, желтые, крапчатые… Какого бы возраста ни был человек, он нагнется к ним, чтобы потрогать, поласкать в пальцах гладкую, отполированную поверхность, полюбоваться на расцветку, порой столь неожиданную, что трудно вообразить.

Эта галечная коса живо напомнила Буслаеву детство, крымские берега, напомнила и о том, что скоро месяц, как он из дому. Правда, Оля — жена — привыкла уже к его частым и долгим отлучкам. Летом — экспедиции, зимой — охота. И так каждый год. Привыкла? Нет, скорее, притерпелась, смирилась, как с неизбежным. В этом году, когда узнала, что придется ехать, долго сердилась, потом загрустила, но собрала в дорогу все, что нужно. Уже с рюкзаком за плечами он подошел к ней.

— Ну, Оленька, что привезти тебе из тайги?

— Ничего. Приезжай сам.

На глазах слезы, но ни слова упрека. Понимает, что не удержать бродягу-мужа. Что говорить! Чем дальше, тем труднее и самому уезжать, покидать дом. Может, с годами сердце просит покоя? Или пригляделась за десятки лет тайга? Трудно ответить. Когда спускался по лестнице, все ждал — выйдет, окликнет, сбежит по ступенькам, как прежде, чтобы еще раз обнять. Не вышла. На улице глянул наверх — стоит на балконе. И так тревожно, грустно стало на сердце, будто взял его кто-то в холодные ладошки и сдавил больно-больно. Шел и оглядывался, пока деревья не закрыли балкон, Олю. В последний момент еще раз помахал рукой, потом вздохнул, поправил на плечах рюкзак…

Какое множество самых различных экспедиций ходит по лесам, по горам. Люди, незнакомые с этой работой, считают, что самые главные тяготы — это те, что валит на человека природа: холод, сырость, расстояния, неудобства, гнус, опасности. И мало кто знает, что трудней всего. — расставание, тяжесть, что ложится не на плечи — на сердце.

Буслаев кинул горсть камешков — молочно-белых кусочков кварца с зеленоватыми прожилками, прозрачных, как янтарь, кремушков.

Над водой кружили чайки, не обращая внимания на людей, ходивших по берегу, на костер. Галя хлопотала с ужином, Дабагир и Авдеев сидели у огня, Ермолов ставил палатку. Хмурясь, он сердито, рывками завязывал растяжки. Никому не секрет, что он любит Галю, а вот не везет человеку, не по сердцу он ей, и ничего с этим не поделаешь.

Подошел Молчанов.

— Тут по берегу везде карась дохлый. Дабагир, ты давно здесь живешь, скажи, это всегда так?

— Весной еще больше бывает.

— Почему?

— Наши люди так считают: когда озеро замерзает, подо льдом много газу собирается. Бывает так: бум! — Дабагир взмахнул руками, изображая взрыв, — лед ломает. Ружье так громко не стреляй. Далеко-далеко слышно…

— Понятно. Торфянистые берега накапливают болотный газ, происходит замор рыбы и даже взрывы, ломающие лед! Но это к весне, а летом? Почему летом карась дохнет?

— Не знай.

— Ладно, докопаемся. — Молчанов полез в карман куртки. — Смотрите, Александр Николаевич, что я нашел. Интересные?

Он протянул на ладони несколько камешков.

— Эти черепки — остатки керамики, — всмотрелся Буслаев. — Вроде даже узор какой-то намечен, будто палочкой натыкано. А это осколок халцедона, — указал он на дымчато-серый ребристый камешек. — Твердая порода. Даже вода ничего ему не сделала.

— Но ведь, насколько я знаю, халцедона поблизости нет. Откуда он мог здесь появиться?

— Люди могли занести. Вот если бы ты нашел здесь целый гобийский нуклиус, это было бы прямым подтверждением гипотезы археолога Окладникова о том, каким путем шло заселение Дальнего Востока.

— А разве вот эта керамика ни о чем не говорит? — указал Молчанов на черепки. — Это же посуда была.

— Посуда, — согласился Буслаев. — Остатки керамики находят повсюду. Они свидетельствуют, что давным-давно на земле жили люди, но мало говорят о том, откуда эти люди пришли.

— Мой дедушка рассказывал, — сказал Дабагир, внимательно слушавший Буслаева. — На этом месте тоже люди жили. Давно-давно это было — сюда на Берег Хорошей Косы племя чукчагиров пришло. Человек шестьдесят! На берегу стойбище поставили. Дедушка говорил, в то время люди птицу, зверя стрелой били, огонь из камня добывали. Здесь им понравилось. Озеро хорошее. Рыбы много. Зверя кругом много. Жить можно. Чего еще надо, где лучшее место найдешь? Жить стали…

Дабагир рассказывал, не торопясь, подолгу собираясь с мыслями.

— В стойбище самые красивые девушки были. За ними нанайцы приходили, в жены брали, большой выкуп платили. Случилось так, что высватал богатый нанаец невесту у чукчагиров, выкуп заплатил, к себе на Амур повез. По дороге невеста от него убежала. На Берег Хорошей Косы вернулась. Здесь у нее жених оставался, храбрый охотник. Узнал об этом нанайский старшинка, приехал к чукчагирам, обратно невесту потребовал. Отец ее говорит: «Бери свою жену, да не отпускай больше». Девушка уезжать не хотела, волосы на себе рвала, старшинке все руки покусала. Он ее связал, начал ремнем стегать. Народ собрался. Все ее жалеют, но ничего поделать не могут. Выкуп заплачен. Муж жену маленько учит. Все по закону.