Роберт Шекли - На суше и на море 1963

Узнали, что путь не уходит от реки до самого впадения Оттука, а грунтовая дорога начинается еще раньше. Значит, можно не спешить и не экономить кончающееся продовольствие. Тут же сели у реки купаться и есть. Найденных на берегу двух палок как раз хватило на манную кашу. Она показалась всем восхитительной. Боря, наевшись, рванулся в путь и ни разу не отстал.

В осыпях над рекой полно наглых сурков. Подпускают на три шага, с задиристым свистом ныряют в норы, за спиной тут же выскакивают и, собираясь группами, перемывают кости пришельцам.

Ночевали в устье небольшого притока под черными утесами с острыми зубцами. Весь приток прорубается через черно-синие пласты, и вид у него поэтому хмурый и гордый. Дров, однако, на нем нет. Зато густые заросли крапивы. Нину с Таней обуяла вдруг жажда благоустройства — принялись косить крапиву ледорубами, чтобы подстелить под палатку. Ночью все чесались.

Утром варить нечего и не на чем. Это утешает. Обидно, когда есть дрова и не осталось крупы или наоборот. Пожевали консервов и зашагали вниз по сужающемуся ущелью. Начали встречаться таинственные символы из нескольких камней, поставленных один на другой. Фантазер Алеша понес что-то про алтари древних огнепоклонников. Потом, присмотревшись к расположению пирамидок, мы предположили, что это отметки какой-то стройки. Гипотеза подтвердилась взрывами, которые загремели впереди. Последний взрыв ахнул в полкилометре от нас. Предостерегающе вопя, выбегаем на дымящуюся трассу. Подрывники нас успокоили: «Мы, — говорят, — вас видели и рассчитали, что вы не успеете взорваться».

Поговорить со свежими людьми собираются все строители. Выясняя шансы на попутную автомашину, я уже краем уха ловлю: «А куницы у вас… Ну, такие с пушистыми…» Встреча такая трогательная, что даже жалко стало, когда вдруг взревели стоявшие за ручьем два грузовика и пришлось с прощальными криками прыгать в них.

Едем дальше по северному берегу Сарыджаза. Вскоре он входит в каньон — и какой! Задыхайтесь от зависти Рицы, Тереки и прочие декорации к кавказским страстям. Куда вам! От реки вверх красноватые стены, местами совершенно гладкие, местами нависшие над ущельем рваными узорами. А вверху — башни, иглы, зубья, украшенные снегом и льдом. Бегущие в Сарыджаз ручьи ничего существенного не могут пропилить в этой громаде — просто отвесно срываются с ледяных кромок над каньоном. Ни куска мягкой земли. Нет и осыпей — не на чем держаться. Только самое русло реки из сорвавшихся камней — от пятиэтажных глыб до мелкой крошки.

Все теснее и выше стены. Повисшая над рекой дорога, надсадный вой мотора. В кабине, склоненная к рулю, со взмокшей спиной, фигура шофера и две путешественницы, весело расправляющиеся с его завтраком из яблок и свиного сала. Перевальный путь прорывается через сборище ледниковых цирков. Последний из них особенно фантастического вида. Зубья и утесы черного и красного цвета, гигантские осыпи, свисающие края ледопадов. В кружевных клочьях камня воет продрогший ветер. Перевал идет через крутое седло по вырубленной в камне дороге. На нее сверху ползут ледяные языки. Один, слишком далеко вытянувшийся, трудолюбиво подрезают два бульдозера.

Заперевальный цирк выглядит еще мрачнее. Морщинистые стены словно в подтеках крови, огромные зубастые челюсти с навязшим снегом, башни с проломами, в которых видны куски голубого неба. Одна пирамидальная гора целиком состоит из мелкой рыжей осыпи, неизвестно на чем держащейся. Она любуется на шестнадцать петель дороги, идущих с перевала вниз.

Ветер с трудом втискивается в узкую щель перевала. Мы с Костей и Алексеем дрогнем в кузове. Борю сунули в одну из кабин. В другой наши верные спутницы в чем-то убеждают мотающего головой шофера. Когда к ветру присоединяется дождь — вернее, на лету тающий снег, — шофер сдается. Открыв дверцу, кричит: «А ну, лезь все сюда!» Алексея посадили к Боре на колени. А у нас в кабине теперь пятеро — близко к мировому рекорду. Стараясь не свалиться на руль, не выбить лбами стекла и соприкасаться друг с другом местами, наименее костистыми, мы, как просторный дворец, вспоминаем нашу добрую — трехместную на шестерых — палатку.

За одним из поворотов показывается ущелье Тургень-Аксу. Забавные сдвиги восприятия: после недельного шатания по сыртам, консервной еды встреча со стройными елями вместо восхищения их красотой знаменуется восторженным криком: «Братцы, дров-то!» (Позже, в Пржевальске на рыночной площади, умиленно глядели на кучу мусора и грязной бумаги: «Расто-о-почка!»)

Непогода не выдержала гонки с техникой и осталась клубиться серыми клочьями над хребтом. В темноте подъехали к Теплоключенке, селению на реке Аксу. Сгрузились, не доезжая первых домов. Взяли у шоферов адреса, оставили им свои.

Хорошие ребята! (Может быть, и они о нас так подумали, отъезжая.)

Ночь теплая. Привольно разлеглись на густой мягкой траве. В палатке остался и впервые мог развернуть могучие плечи один Боря.

Под полузабытые звуки радио завтракаем в чайной, закупаем продукты. Вновь тяжелеют и приобретают надежную полноту наши отощавшие рюкзаки.

По широкому устью ущелья горстями тополей и белых домиков разбросаны хутора, фермы. Между ними посевы пшеницы и лекарственного мака. По зелени извиваются арыки с прохладной чистой водой. С юга над этим раем нависают склоны, перерубленные мощным ущельем Аксу. Вскоре оно делится на две ветви. Мы поворачиваем в западную ветвь — Арашан. Небо над нами мрачнеет, погода портится. Идем впереди дождя, который то отстает, то наступает на пятки. Попалась симпатичная впадина в скале — защита от дождя. С появившейся у нас четкостью и безропотностью растянули палатку, зажгли костер и сварили ужин.

Ночью проснулся оттого, что мою голову через брезент кто-то нюхает. Нина потом призналась, что проснулась раньше, но лежала тихо, надеясь, что «он» уйдет. Палатка начинает вздрагивать и шататься: «зверь» ходит вокруг, цепляясь за растяжки. И вот один конец палатки падает. Пока мужчины, ругаясь, выпутываются из-под «развалин», виновник, кажется уже знакомый с сильными выражениями, удирает. Луч фонаря цепляется за чей-то шерстистый зад, скрывающийся в кустах. Природа ночного посетителя осталась неразгаданной. В минуты критического отношения к жизни я склоняюсь к тому, что это был телок.

Мы молодцы! Нет еще и восьми часов, а группа уже карабкается к верхней тропе, ведущей на курорт Алтын-Арашан. Тропа идет по каменистому склону, все выше взбираясь над скальными обрывами. Рюкзак надежно лег на спину. Уравновешивая его, тело слегка подалось вперед. Шаг автоматически становится шире на спусках, короче на подъемах, вкрадчивее на сомнительных местах. Кажется, что река, ветер и даже веселый свист сурков настроились на ритм походного шага. Ни капли пота — тело подсохло, отвердело, привыкло к высоте, солнцу, пути. Оглядываюсь группа идет, не расползаясь, не спеша, в одном крепком темпе. Мы все же становимся из попутчиков спутниками. И Тянь-Шань стал от этого еще красивей, понятней, дружелюбней.