Роберт Шекли - На суше и на море 1963

— Э-гей!

— Гей-гей… — готовно откликаются обе стороны ущелья.

— Э-э-эй, — позже и слабее доносится с вершин.

После десятиминутных криков откуда-то снизу откликается тонкое смущенное: «Ау!» Все ясно! Нина занялась поисками оригинальных путей. Костя в лавине мелких камешков свергается под обрыв и через некоторое время, подталкивая снизу, доставляет на тропу поцарапанных спутниц. Таня стрекочет: «Ой, мы заблудились, так интересно! Так смешно! Чуть в реку не свалились». Нина мрачно молчит — все равно, мол, не поймете вы моей мятежной души. Делаю очередную ошибку, ограничиваясь лишь мягким порицанием. Некоторые считают, что это у меня от университетского образования.

Снова подъемы и спуски, раскаленное солнце, тяжелое дыхание семи человек и лошади. Женский отряд как ни в чем не бывало снова удрал вперед. Проводник предупреждает: «Сейчас плохое место будет. Кричать не надо, бегать не надо». Что еще такое? Алексей высылается догнать и удержать смелых путешественниц. Жду Борю. Когда он, вступив в поле моего зрения, садится, я не ленюсь подбежать к нему и произношу монолог с упоминанием ближайших родственников. В ответ из глубин Бориной души звучит: «А обедать скоро будем?»

Тропа подошла к огромной крутой осыпи, занявшей весь склон сверху донизу. Это и есть «плохое место». Здоровые рыжие глыбы привстали на цыпочки и готовы прыгнуть. Между ними теснятся камни поменьше. Проводник идет впереди, показывая шаткую тропу. За ним я веду лошадь, страхуемую сзади Алексеем. За осыпью тропа сходит близко к реке. Здесь остановились обедать. Пока закипает варево, скорее купаться! Река несется, обгладывая большие камни и перекатывая те, что поменьше. Блаженно вздрагивая, вступаем в пронзительно холодную воду. Боря счастливо рычит в заливчике у берега, Костя, ухватясь за свисающую ветку, болтается на бурунах с выпученными от холода глазами. Из-за мыса слышны женские взвизги. Алеша обдумывает, как подступиться к воде — кидает камни, смотрит, как они тонут — неутешительно… Выбираю надежную глыбу. Крепко схватившись за нее, набираю воздуху и ложусь. Несущаяся вода массирует усталые мускулы. Высунуть голову, еще раз под воду, и хватит! Алеше понравилось. Он тоже ложится, через полминуты ошалело вскакивает и недоуменно глядит: почему мы корчимся от хохота? Водой с него содрало трусы, которые, к счастью, зацепились за ступню. После купания аппетит совершенно адский. А женщины затеяли стирку и противно визжат при всяком приближении для переговоров.

Наконец все расселись вокруг еды, и через четверть часа кастрюли кашеобразного супа и несколько меньшей кастрюли чая не стало. Следующий час блаженно дремлем в тени нависшего утеса. Внушая себе, что у командира должна быть железная воля, переворачиваю на живот развинтившееся во всех суставах тело и встаю на четвереньки:

— Подъем!

— Как, уже? Ну, еще полчасика… ну, пятнадцать минут!

А может, и правда… Нет, не поддаваться! И снова хриплым, злым голосом: «Подъем!»

…За одним из поворотов открылось раздвоение ущелья. Основная ветвь Каркары идет с юго-востока, а с юго-запада к ней спускается более короткое и крутое ущелье реки Джаланач. С другого склона сбегает небольшой приток Торпу. Это место называется Уч-Су — три реки.

Лагерь поставили на склоне над слиянием рек, где растут последние елки и густые заросли арчи с уютными полянками. Проводник уехал. Особенно облегченно вздохнул Боря. У Бори при его враждебном отношении ко всякому движению на подъем делается багровое лицо, заплетающаяся походка и злобный взгляд. Проводник чутко уловил в этом сходство со стандартными кинообразами шпионов. С трудом и не до конца удалось убедить осторожного горца, что наш Боря делает полезную и важную работу.

С утра долго возились. Сойдя к реке умыться или набрать воды, каждый считал долгом полчасика позагорать. После аристократически позднего завтрака Таня и Костя остались в лагере, а остальные, перейдя Каркару, отправились исследовать ущелье Джаланач.

Идем зигзагом к одной из вершин северного склона. Благородные навыки восхождения даются после большого стажа ошибок, обид, неудач. У каждой горы свое лицо — сложное, неповторимое, красивое. Найти ту извилистую линию, что ведет к вершине, — это наука. А взойти по этой линии, не сбившись, не теряя высоты, не задыхаясь в спешке и не медля, — искусство. Медленный, размеренный шаг, полное напряжение и максимальная экономия сил, точность и скупость движений. Мгновенное и надежное соприкосновение ноги с каждым из этих хитрых, шатких камней. Чем круче, тем короче шаг. Не тянуться ногой вверх, чтобы потом кряхтя подтаскивать к ней тело. Это нарушает равновесие, разбивает движение на судорожные рывки. Короче шаг, еще короче. На гору надо надвигаться как неизбежность, как неодолимое бедствие — тогда она покорится.

Вот и вершина. К ней стягиваются узлом гребни нескольких ледниковых цирков. Здесь хорошо видно, как из тупых возвышений природа вытачивает те острые пилы, что венчают высокие части гор. Вот в удобной впадине скопился снег, уплотнился и пополз вниз, выгрызая под собой каменную чашу. А навстречу ему, с другой стороны склона, прогрызается соседний ледник. Год за годом, век за веком падают каменные капли со склонов, собираясь в морены, а гребень на стыке цирков становится все тоньше, все злее вонзает в небо изогнутые клыки, чувствуя, что тысячелетия его сочтены: встретясь, ледники неторопливо сжуют его и перекинутся через хребет пологой перевальной седловиной.

Пока подошел отставший Боря, пока фотографировали, грызли сухари с шоколадом, погода с горной непосредственностью изменилась. Гребень вдруг без всяких предупреждений закрыло облаками, рявкнул гром, посыпал увесистый град. По ту сторону реки сияет солнце, а ты тут лежишь, вдавившись меж глыб, и не знаешь, что прикрывать руками — затылок или ягодицы. Гроза шла четырьмя волнами. Край каждой ласково поглаживал нас дождем и градом. Мы торчали на вершине в дымящемся супе серых туч, закрывших все пути для спуска. Молнии запрыгали над ближними зубцами. Оставив ледорубы на гребне, забились в узкую щель склона. Алеша к месту рассказал про одного альпиниста, который, попав в грозу на гребне, стал выламывать золотой зуб, чтобы не притянуть молнию. Сейчас этот юмор был кстати.

Переждав грозу, начали спуск. Два часа то по камням, то вместе с ними скользили, катились, ковыляли к реке. Борис надоедливо отставал. У некоторых людей туристские традиции взаимной выручки, ответственности за судьбу товарища отражаются в мозгу в виде одной сентенции: «Меня не бросят!» Накрепко уверясь в этом, такой многоопытный психолог становится бедой и ужасом группы. Единственное, что можно сделать— это изредка пугать его. Вот и сейчас, дождавшись Борю, я таинственным шепотом «только ему» рассказываю, что к ночи после дождя реки сильно раздуваются, и с каждой минутой обратная переправа через Каркару становится опаснее. Ух, как он зашагал! Темень, дождь, зубы стучат, в ботинках и в носу хлюпает. В одном месте, подмытом стекающей сверху водой, Алеша вместе с куском склона поехал вниз. Ему вовремя протянули ледоруб.