Роберт Шекли - На суше и на море 1963

Самолет идет над самой водой. Видим, как ветер срывает пену с волн — внизу разводье. Но вот вновь под крылом появляются льды. Гидрологи по пояс высовываются в стеклянный колпак с левого борта машины: когда-то самолет, на котором мы летим, был бомбардировщиком, и рядом с местом штурмана стоял прицел для бомбометания. Сейчас от него осталась лишь колодка, а на рабочем столике вместо карт с указаниями целей для поражения лежит карта ледовой обстановки.

Внизу опять разводье. Закипают пеной волны, будто стадо белых баранов пасется на сказочном голубом лугу.

— Пуд соли на хвосте привезем.

Это замечание механика я воспринял как шутку. Но, действительно, однажды, после бреющего полета над морем, летчики очищали с фюзеляжа морскую соль — штормовой ветер обдавал самолет брызгами.

Полет на такой высоте, конечно, идет вразрез с элементарными летными правилами.

— А что нам прикажете делать? — разводит сильными руками Мазлов.

Мы сидим с ним за низеньким столиком. По-домашнему попыхивает паром чайник на плитке, на столе разложены бутерброды. Идет третий час полета, экипаж по очереди завтракает.

— Разведка по локатору настолько ориентировочна, что не стоит бензина, который мы истратим, — продолжает командир. — А морякам нужны точные сведения. Так стоило ли нам за 10 тысяч километров на Сахалин лететь, чтобы после нашей разведки моряки гадали: пройдут или не пройдут через льды? Хочется столичную марку выдержать. А если полярникам точно правил придерживаться, то нам бы почти и летать не пришлось.

— Ну, а ЧП можно не опасаться, — улыбается Мазлов. — У нас на этот случай все необходимое есть.

В хвосте самолета сложен надувной спасательный бот, пробковые пояса, аварийная радиостанция, автоматически подающая сигналы SOS, неприкосновенный запас продуктов. Однако, по-моему, вернее надеяться на мастерство пилотов: Мазлов летает с 1937 года, десятки раз водил самолеты по северной трассе, на острова Ледовитого океана, на полюс. Второй пилот — Виктор Раков — тоже не первый день в авиации, командовал подразделением в аэроклубе, а сейчас Мазлов «вводит его в строй» — Ракову осталось налетать всего несколько часов, чтобы стать командиром ИЛ-14.

— Подходим к Курилам, — сообщает штурман. Мазлов садится за штурвал. Самолет набирает высоту: к островам подходить опасно — так называемые воздушные «сбросы» могут резко швырнуть машину вниз. Однако подойти необходимо: для уточнения курса нужна «привязка» — ориентир. Опять летим в тумане. В локатор видны берега Итурупа. Наконец небо рассеивается, остров рядом: из облаков торчит вершина вулкана Богдана Хмельницкого. Ветер гонит по воде полосы тумана, будто цепи атакующих идут на приступ берегов.

Пролетаем над судном, идущим с Курил на Сахалин. Это «Балтийск», которому несколько минут назад бортрадист Владимир Фомичев отстучал сводку ледовой обстановки. Самолет покачивает крыльями: «Счастливого плавания! Путь для вас разведан».

Штурман Григорий Байдала (один из героев «Ледовой книги» Юхана Смуула, с которым писатель познакомился на Южном полюсе) прокладывает новый курс — вдоль Курильской гряды на север. За два месяца полетов над Охотским морем штурманская карта пришла в полную негодность: десятки раз по ней прокладывался курс, десятки раз эти линии стирались, а Байдала чертил новые. Право, затруднительно найти в южной и центральной части моря точку, над которой бы не прошел ИЛ полярной авиации.

На секунду в просвете мелькнули острова Черные Братья, и опять туман, туман, туман. У Симушира — то же. Самолет отклоняется мористее: льда нет. Можно набирать побольше высоты и ложиться на другой курс — к центру Охотского моря.

Льды, разводья, опять льды. Ошалевшие от грохота моторов нерпы в ужасе ныряют в полыньи. Идет десятый час полета. Видно, что люди уже утомились. Еще бы — такой долгий и такой напряженный труд…

Но вот гидрологи готовят карту ледовой обстановки, вкладывают ее в пенал с красной лентой — «вымпел». Самолет идет над Сахалином к Корсакову, проходит над судами в Анивском заливе, над пирсами порта. Разворот, ИЛ снижается.

Обвязавшись веревкой, Раков раскрывает дверь, ложится на пол, высовывается из самолета. Машина проносится над зданием диспетчерской порта — вымпел летит точно на плоскую крышу. Говорят, что Раков еще ни разу не промахнулся у мирового рекордсмена по парашютному спорту точный глаз. Через несколько минут ледовую обстановку в Охотском море будут знать капитаны судов, идущих в рейс.

Мы приземляемся в Южно-Сахалинске.

— Как дела? — спрашивают Мазлова на аэродроме.

— Как обычно. Все в порядке.

Обычный рейс, обычная работа для летчиков полярной авиации. Но как передать героику этих будней, требующую большого человеческого мужества, отваги? Здесь явно неуместны громкие слова, «высокий штиль», потому что повседневный труд настолько слился с героизмом, что вряд ли определишь, где кончаются обязанности экипажа и начинается то, благодаря чему труд поднимается до творчества.

Окончено длинное путешествие. Невольно приходят на память слова: «Широка страна моя родная…» Но где бы ты сейчас ни был, на какой бы далекой окраине — всюду кипит бурная жизнь, ритм которой не отличается от темпа больших городов. И я думаю: везде в наши дни так много дел, что, право же, трудно сказать, где находится передний край великого наступления в будущее: в центре России, в Сибири или на Дальнем Востоке — «на краю света», как иногда называют Сахалин и Курилы, самые дальние наши острова, над которыми рождается утро нашей Родины.