Сергей Барк - Второй урок. Сидерис [СИ]

Спустившись на нижние уровни, он отыскал мастера смены.

— Исмен?! — тот немного близоруко щурился и, казалось, был искренне удивлен. — Сегодня же праздник.

Действительно. Кто-то на Мостике упоминул об этом, но ненужная информация совсем вылетела из головы. С Азулом он общался несколько дней назад и не знал, какие у него планы.

— А Ниоба приходил?

— Нет, сегодня не было.

Если Азула нет в комнате и сюда он не спускался, значит — в таверне. Попрощавшись с мастером и сказав, что пожалуй сегодня отдохнет, Кир направился к лифту, ведущему в рыночный пролет.

Он не ошибся.

Легкая ритмичная музыка весело разносилась из питейного заведения, куда направлялся Кир. Уже издали он заметил что народу собралось много. Шум и хохот неслись вихрем, перехлестывая приятный бодрый мотив.

С трудом протиснувшись внутрь, фризиец направился к длинной стойке у стены, надеясь отыскать хотя бы стул. И ему это удалось, как только один из клиентов, дойдя до определенной кондиции, повалился с высокого табурета под стойку, да так и остался у темной стены, разливисто всхрапнув.

Кир заказал кружку местного пенного напитка и огляделся.

Посетителей действительно было в избытке, они громко переговаривались, а некоторые, толпившиеся у пианино, пританцовывали, размашисто водя тяжелой стеклянной кружкой в такт музыке, то и дело хлопая горе-пианиста по плечу в знак одобрения и что-то рассказывая, пялясь на него осоловелыми глазами. В эти моменты музыка будто спотыкалась, но уже через секунду неслась дальше.

Потягивая горькую янтарную жидкость, Кир наблюдал за вакханалией, весело разыгрывающейся под неумолкаемые мотивы.

Азул лишь дважды сделал перерыв и то только для того, чтобы осушить очередную тару, стоящую на крышке инструмента. Хозяин чутко следил за тем, чтобы не обидеть маэстро, давая мальчонке-подавальщику знак наполнить свежим стекляшку, как только Азул хлопал пустой, и потом с новой силой ударял по черно-белым клавишам.

Кир не был знатоком музыки, но ему показалось, что имрахец ни разу не сыграл один и тот же мотив дважды, а сегодня его репертуар изобиловал веселыми мотивчиками на потеху толпе.

Температура в таверне медленно росла, а крики становились всё громче и отчаянней. Изредка прислушиваясь к разговорам вокруг, Кир улавливал слова, в смысле которых не приходилось сомневаться. Все обсуждали только одну новость — близящееся переселение. «День Икс» и «Гея» раздавались то тут, то там, сопровождаясь яростными взмахами рук и трясением кулаков. Люди верили, они были готовы.

Киру даже не пришло в голову осуждать их за пьянку и желание повеселиться. Прожив в третьем цеху меньше двух недель, он не слишком представлял себе, в чем вообще заключалась радость существования сидерианцев.

Вкалывая до потери пульса и ломоты в пояснице, они продолжали тянуть лямку непосильного труда в мрачной серой металлической пещере, что неблагодарно хоронила их в своих глубоких недрах навечно. Они не строили семей в привычном понимании Кира, отправляя своих детей в сады-пансионаты. Развлечений, кроме захудалых лачуг, приторговывающих прохладительным пойлом, у них не было, да и на это не всегда хватало времени. В выходные многие просто отсыпались до полудня, а потом готовились к новой смене, рано ложась спать. Еще бы, ведь трудовая неделя длилась восемь дней, предлагая лишь одни сутки на сомнительный отдых.

Как они вообще здесь выживали, оставалось загадкой. Но иногда размышляя о тех сидерианцах с которыми удалось пообщаться, Кир приходил к мысли, что эти люди живут идеей. Идеей, завещанной праотцами, вскормленной на почве ужаса перед неминуемой гибелью. Тогда, видя призрачный свет спасения, пусть только в собственных мечтах и на сомнительных серых бумажках, они сплачивались, чтобы вместе идти вперед, потому что брести одному в потемках очень страшно, да и товарищ всегда подбодрит в минуту сомнений. И они шли, не останавливая свой каторжный труд, свой путь, подгоняемые сроками и неизбежностью.

От таких размышлений у Кира снова ползли мурашки по спине, и он вспоминал о своем собственном мире с щемящей тоской и надрывом. Как красив был его мир, как ярок, многообразен и удивителен. Ему не хватало палящего солнца Геркона, о котором он вечно недовольно бурчал, не понимая, зачем вообще столько света.

А на Сидерисе свет остался где-то наверху, где-то в рассказах и байках. Люди больше не грелись в золотом тепле ярких звезд, отдавая в залог свою жизнь и получая в руки лишь надежду, ради которой добровольно шли на рабский труд.

Здесь, среди шума и гомона, криков и плеска, он решился немного побаловать себя дорогим образом, надеясь, что окружающие не позволят слишком глубоко окунуться в мечты.

Он думал о Санаре, медленно перебирая ценные эпизоды, легко отыскиваемые в переулках памяти. Как здорово и спокойно было бегать кроссы, тяжело дыша от вечернего жара Геркона, как весело было драться на Доругане, вышибая дух из мерзких пришельцев, как упоительно было плыть в океане Палеи, а затем бежать, спасая жизнь…

Удивительно, но Кир не мог вспомнить ужаса или страха от тех нелегких событий, а лишь только радость спасения и победы, счастье дружеского плеча и сопереживания. Действительно, деля свою радость надвое, получаешь несоизмеримо больше.

Наверное поэтому, стоя на одной из крыш далекого голубого Мириона, Кир побоялся что-то изменить — ведь он уже чувствовал, что получил больше, нежели мог рассчитывать. Разве он имел право протянуть руку и потребовать большего? Разве не убежало бы его счастье, обидевшись и оскорбившись такой наглостью и жадностью?

Тогда ему казалось, что так и будет, попытайся он изменить хоть что-нибудь.

Но теперь, за десятки, сотни, тысячи световых лет, ему словно открылась другая реальность. Та, где Санара могла бы принадлежать ему безраздельно, всегда находясь за его спиной, и Кир был бы готов укрывать ее там вечно.

Разве он уже не делал этого? Так почему он был так глуп, что не ответил на ее чувства и не привязал к себе всеми доступными средствами. Разве он собирался когда-нибудь жить без нее?

Нет.

Он ясно видел, как сделает все, чтобы Санара взошла на имперский трон и спасла себя и семью. А он? Он бы так и остался рядом опорой и преградой на пути любого, вознамерившегося обидеть его божество. И это в его представлении была отличная жизнь. Лучшая доля из всех.

Но Санара была готова предложить больше. Больше чем надежную руку дружбы — она хотела отдать ему на хранение сердце.

А он отказался!

Горло сдавило и тоска накатила волной, топя душу, разрывая ураганом на части, сжигая невообразимым пространством, отделявшим его от самого ценного существа в его жизни. Кир схватился за кружку, разом опрокинул остатки в себя и, прогоняя наваждение, двинулся к Азулу.