Сергей Барк - Второй урок. Сидерис [СИ]

Время было позднее и часть веселых гуляк успела разбрестись по баракам и бытблокам, часть осела тут же, развалившись на столешницах и недовольно похрапывая от неудобства высокой мебели, кто-то продолжал вести задушевную беседу, густо вившуюся и расползающуюся на дрожжах.

Кир опустил руку имрахцу на плечо:

— Привет.

Тот замер, и словно придя в себя, попытался сфокусироваться на реальности. Глаза Азула казались чересчур красными и опухшими, видимо, алкоголь и клубами вившейся дым табака сделали своё дело.

— Привет.

— Поздно уже. Идем.

— Не хочу. — И вновь отворачиваясь к инструменту, вздёрнул плечом, скидывая руку.

— Завтра рано вставать.

— И что? Разве у нас есть планы? — принц снова перевел взгляд на Кира, немного щурясь.

Кир без труда догадался к чему ведет Азул. Тот явно был недоволен, что вылазка к отсеку Космодрейфа задерживалась, и виноватым был признан он, хотя, наверное, Кир не станет открещиваться от этого греха. Им действительно стоило давно спланировать проверку второй точки.

— Извини, давай поговорим об этом завтра, — сдаваясь, ответил Кир. — Протрезвеем и все решим.

Он не был пьян, а вот Азула знатно повело от выпитого — но винить его в этом сейчас было бы ошибкой. Он видел, что имрахец тоже устал, устал и начинал отчаиваться. Слишком мертво было среди холодного металла третьего цеха и пластика Начотдела, это несомненно давило на обоих.

Азул кивнул, не провоцируя конфликт дальше, и Кир решил дать ему время, отправившись в бытблок в одиночку.

Азул снова повернулся к маленькому пианино и, немного зависнув над простыми палочками клавиш, мягко опустил пальцы.

Теперь, когда Кира перевели на этот чертов Мостик, Азул остался один среди этих незнакомых людей, несущихся куда-то со скоростью межгалактического корабля, не думая ни о чем более кроме того, что им нужно в срок успеть выполнить намеченное, и тогда в один прекрасный день они окажутся в Раю.

Имрахцу с древней королевской кровью не впервые приходилось видеть этот странный фанатизм. И пусть они не выкрикивали лозунгов и не падали на колени в припадках экзальтации, но он видел этот огонек в их глазах, тот, что изжигая душу двигает вперед. Тот, что не дает остановиться и пасть ниц, прибитыми непосильной задачей.

Он видел в их глазах надежду.

Ее он узнавал из тысячи человеческих пороков, обманчиво укрытых покровом добродетелей. На что только не готовы были пойти люди ради того, чтобы сохранить надежду. Уничтожить себя, других, сжечь весь мир, если потребуется. И так было.

Миллионы исторических подтверждений правоты Азула, он все изучил их досконально, разобрался в мотивах и следствиях, перечитывая хроники раз за разом и приходя к выводу, что чем страшнее был человеческий поступок, тем больше веры обуревало несчастного, заставляя безумно полагать, что его надежда не пуста, и обязательно наступит день, когда она оправдается, станет явью, распахнув свои обманчивые объятья вечного благоденствия.

Но тогда он просто наблюдал происходящее со стороны, ведь это были дела давно минувших дней.

Сталкиваясь с надеждой и верой, что шла с ней об руку, он старался держаться подальше, и несмотря на то, что принадлежность к правящей династии делала его почти что наместником Бога на земле, он предпочитал обходить этих двоих стороной, инстинктивно чувствуя опасность и угрозу.

И вот насмешка судьбы — он оказался в самой гуще поглощенной надеждой толпы. Надеждой, что смотрела на него из каждого лица, улыбалась, насмешливо игнорируя, ведь здесь хозяйкой была она.

И единственным якорем, державшим его на поверхности реальности, как ни странно, был фризиец, тот, которого он так ненавидел и презирал.

Глядя на Кира, единственно верным способом существования он находил холодный расчет и уверенность в правильности действий, в их необходимости и неизбежности. Ещё была убежденность, основанная на собственных силах и жесткой логике. Азул часто заглядывал тому в глаза, когда эта мерзкая дрянь косилась и подглядывала из-за угла.

А потом фризийца забрали, и он остался один, совершенно один.

Его самый главный враг, которым он безапелляционно назвал выродка с холодной планеты, исчез вместе с остатками ума и вменяемости, что совершенно отсутствовали у окруживших его со всех сторон сидерианцев. Нет, все же Кир был последним ничтожеством, бросив его на съедение этой сумасшедшей идее, лишавшей рассудка всех. Он лишил его последней ниточки, связывающей с прошлой жизнью.

Пусть лицо ублюдка и было отвратительно, но оно было одним из тех, что он видел в родных стенах академии, на просторах почти безжизненной планеты, окунувшей мир разом в теплые коричнево-оранжевые тона.

Он был врагом. Тот, кто всегда стоял слева от него в шеренге на построении и был виден всегда и отовсюду.

Азул сильнее ударил по клавишам, в ушах звучало сбивчивое стаккато скрипок, догонявшее взволнованную игру фортепьяно и фантазии.

Он оставил его одного. А почему нет?

Сегодня он хотел быть дураком, что пригрел в груди надежду.

Горячие капли слёз тихо падали на клавиши, не мешая музыке питать сердца.

Шел сороковой день пребывания на Сидерисе, времени почти не осталось, а они ни на шаг не приблизились к решению.

Сегодня Кир намеревался уйти со звонком и нормально обсудить план действий с Азулом. Теперь, когда он является сотрудником Мостика, он всегда мог апеллировать к поручению, данному непосредственно Главным Инженером. Если во время вылазки в отсек Космодрейфа их кто-нибудь застукает, Кир просто сочинит историю о несуществующей проверки систем криосна. Вряд ли на Сидерисе найдутся те, кто станет проверять его слова — работы у всех хватало с головой.

С утра все шло как обычно, но уже к середине смены Кир заметил, что Инженер заметно психует, поминутно срывается, и молнией пересекая комнату, кидается то к одним мониторам то к другим. В его руках мелькали измятые распечатки, которые он требовал непрерывно, вводя сотрудников Мостика в состояние, близкое к панике или ступору. Стена Кира пришлась как нельзя кстати — в момент неожиданных срывов старика он как ни в чем не бывало, бросился выполнять поручение, которое Инженер вот уже битых пять минут выкрикивал в застывшее от растерянности лицо Глафа.

Дальше пошли часы ожидания непонятно чего. На робкие вопросы подчиненных старик не отвечал, будто их и вовсе не существовало. И дураку было понятно, что случилось что-то нехорошее. Вот только что?

Когда прозвенел звонок, возвестивший что смена окончена и можно расходиться, никто не двинулся с места.

Тишина замораживала людей, запертых в небольшом помещении. Думать о том, что сейчас можно покинуть всех, не приходилось, и Кир, мысленно извинившись перед Азулом за то, что не сумеет выполнить обещанное, продолжал молча выполнять поручения, выжидая когда ситуация прояснится.