Аджони Рас - Игра колибри [litres]

Алиса на каком-то подсознательном уровне устраивала мне логические испытания, как в старой эротической игре, которую мы, будучи студентами-первокурсниками, пытались пройти вшестером. Она называлась «Рандеву с незнакомкой», и ее суть заключалась в том, что игрок вел диалог с красивой девушкой, сидящей на стуле, закинув ногу на ногу. По мере прохождения игры на каждую реплику, которую якобы произносила незнакомка, предлагалось четыре варианта ответа, и игрок должен был раскрутить девушку, чтобы она сначала приняла более откровенную позу, потом сняла блузку, затем юбку и так далее.

Если звучал неверный ответ, незнакомка, наоборот, надевала одну из снятых вещей, и все повторялось вновь. Вариантов вопросов, как и ответов к ним, было не счесть, и нам несколько дней не удавалось снять с нее даже бюстгальтер. В итоге мы забросили игру, решив, что в реальной жизни все куда проще. Но отношения с Алисой напоминали мне ту самую игру, которую я, как и тогда, не мог пройти, возвращаясь к тому моменту, где незнакомка вновь садится в закрытую позу и перекидывает ногу через изящное бедро.

На обратном пути мы попали в пробку, и, чтобы поднять себе настроение, точнее, не терять того, что уже присутствовало у нас, я включил местную радиостанцию, и мы хором подпевали, когда играла знакомая песня. На подъезде к Пасадене Алиса заметила, что в соседнем ряду у машины, японского внедорожника, слегка приоткрыт капот. Она опустила стекло и прокричала об этом водителю, показывая пальцем на объект своего беспокойства.

Парень итальянской наружности, с темными глазами, сильным мускулистым торсом и волосами, рвущимися через разворот белой рубашки, вышел из машины, удивленно посмотрел на щель под капотом. Проведя по кромке капота пальцем, он прокричал, невзирая на рычание двигателей ползущего навстречу потока: «Это не щель, это „сузуки“». Выдал он это с таким обиженным лицом, что хотелось незамедлительно купить ему мороженое и отправить в Диснейленд.

Мы смеялись так, как смеялись тогда, на пляже, когда я рассказывал, как приготовить чайку. Алиса держалась за живот и, чтобы успокоиться и прийти в себя, выпила почти бутылку воды, обмахивая мокрое от слез лицо салфеткой и проветривая его врывающимся в открытое окно воздухом.

Парень на «сузуки», видя наше веселье, смеялся вместе с нами и девушкой, ехавшей с ним в машине. Так мы и ползли по уставшей от машин дороге, пока не свернули к Калтеху, где пробок почти не бывает и можно ехать с обычной скоростью. Похмелье от проведенного с Алисой вечера, который закончился дружеским рукопожатием, пришло позже, когда я разложил новые вещи на диване и, усевшись в кресло, стал мысленно проживать вечер заново. Волна за волной накатывали на меня воспоминания, и я грелся в них, как в пламени костра, подставлял им ладони и само сердце, которому было холодно в этой калифорнийской пустыне. Передо мной вспыхивали то глаза Алисы, смеющиеся и по-детски веселые, то нежное рукопожатие, робкое и быстрое, каким одаривают бывших мужей и любовников. Я надеялся повторно ощутить те приятные эмоции, окрашенные в апельсиновые летние тона с отзвуком ее смеха, но результат оказался обратным.

Незнакомец на заднем дворе, врезавшийся в память, как грязное пятно, опять всплыл в мозгу, словно потревоженная болотная муть, зловонная и вязкая, способная отравить целое озеро. Я никогда не ревновал жену, а если и случалось нечто похожее на ревность, то решение проблемы всегда было очевидным – отпустить. Это не означало отпустить в том самом смысле, что перестать держать, а скорее походило на воздушный шарик, олицетворяющий любую проблему. Если его отпустить, он тут же взмоет вверх и с каждой минутой будет удаляться все дальше. В такие моменты я старался уделять больше внимания жене и не быть особенно навязчивым. Казалось, что я, как мужчина, должен быть для нее неким совершенно очевидным и единственным выбором, а наседания с домыслами и ревностными ожогами расценивал как пережиток юности.

Взрослым и образованным людям незачем притворяться и лгать друг другу, и, осознанно или нет, я причин для ревности не искал. Никогда не заглядывал в телефон. Не звонил и не выяснял, почему Лиза задерживается на работе. Я твердо считал, что подобие альфа-доминирования, которое часто встречается в животном мире, когда самец полностью контролирует самку, не к лицу современному и культурному человеку. В нашем мире больше не было замков и слуг, способных вовремя доносить хозяину, что его жена стала засматриваться на соседа. В наши дни, с общедоступностью гостиниц, разного рода баз отдыха и прочих мест, где можно остаться наедине, сама измена столь проста, что проследить за свершившимся фактом уже невозможно.

Но вот теперь мои, как мне казалось, железобетонные постулаты дрогнули. Одно дело – жить и просто не знать о чем-либо, совсем другое – видеть все перед глазами в тот самый миг, когда ты находишься в томительном состоянии влюбленности, когда уже стал больше чем просто друг, но не смог пока взобраться на заветную вершину, где доверие окрашено совершенно иными тонами.

Сколько раз я думал, что если бы жил в другом месте, то физически не мог бы видеть того, что видел. Как и многие мужчины, которые заводят роман, я бы слепо верил, что Алиса одинока или близка к этому, и ее мужчина, с которым они непременно и постоянно ссорятся, вот-вот сорвется, и все у них рухнет. А пока этот самый мужчина совершенно определенно не прикасается к ней по ночам. Я бы наивно полагал, как миллионы ослепших от любви мужчин, что Али не спит с ним из-за простой женской жалости ко всему живому…

Однако для меня этот путь был закрыт навсегда, так как вопрос веры отпадал сам собой. И мне оставалась лишь горькая чаша немой и тоскливой ревности, которая подтачивала изнутри, словно пытаясь болью превратить меня в кого-то иного, нового Адама. Вот только какого? Способного на то, чтобы смириться с тем, что я не единственный в жизни Алисы? Или способного выправлять реальность под свои нужды, устраняя все возможности и причины для ревности? Я не хотел ни того ни другого. Терпеть этот ад на протяжении продолжительного периода было невыносимо, а пробовать посадить женщину в золотую клетку… Нет, такой поводок погубит то, что мне в ней нравилось, саму ее суть. Я хотел быть собой, чтобы меня добровольно назначали единственным и переизбирали каждый новый день. Я был готов доказывать, что я этого достоин. Только так.

Патрик долго не мог уснуть. Мочевой пузырь как будто сорвался с цепи и гонял его к унитазу каждые полчаса. Гассмано винил в этом возраст и четыре банки пива, выпитые за просмотром футбола. Дело Октября никак не шло из головы. Патрик крутился, сминая мокрую от пота простыню, садился на краю кровати и по нескольку минут смотрел в окно, но ничего не помогало. Сон отступил и не собирался возвращаться.