Аджони Рас - Игра колибри [litres]

Днем, кажется, это был четверг, я прочел очередное сообщение от Алисы и еле сдержал радостный крик. В свойственной ей манере она пригласила пройтись вместе по магазинам в центре Лос-Анджелеса. Али просто написала, что соскучилась и хочет, чтобы я составил ей компанию.

Вопреки ожиданиям, навигатор привел меня не к торговому центру, а к дому на севере города, рядом со знаменитой Беверли-Хиллз. Хотя от Беверли до торгового центра The Grove, куда мы собирались, было подать рукой, место прибытия стало сюрпризом. Я припарковался рядом с воротами из стальных прутьев с буквами «Н» и «Q» на каждой из створок и посмотрел последнее сообщение от Алисы.

«Подожди у ворот, скоро буду», – гласило послание.

Я вышел из машины, чтобы немного размять ноги и получше осмотреть дом, виднеющийся за деревьями. Он располагался в глубине огороженного забором участка и представлял собой два огромных цилиндра из стекла, стали и бетона, утопающих друг в друге. Тот, что справа, с плоской крышей, врезался в скальную породу, которая поднималась на высоту одноэтажного дома, а тот, что слева, был этажом ниже и имел огороженную металлическими перилами площадку.

Я понятия не имел, сколько мог стоить такой проект, но от него веяло деньгами и роскошью. Перед домом хозяева разбили тенистый сад из апельсиновых деревьев и карликовых пальм, и, несмотря на дороговизну воды в Лос-Анджелесе, по всему участку работали поливальные зонтики.

Хотя Беверли-Хиллз – всемирно известная улица, прославленная в сериалах и многочисленных фильмах, мне отчего-то казалось, что все жители покинули это место, перебравшись на лето в горные районы Калифорнии. Тишина буквально оглушала, и, если бы не шум воды и не пение пригревшихся на солнце цикад, я бы ни за что не поверил, что сохранил способность слышать. Как говорил мой преподаватель английского, армянин с крючковатым носом: «Глух не тот, кто ничего не слышит, глух тот, кто не ответил, когда его звали, взяв за рукав». Он говорил о любви, и в такие моменты глаза старика начинали блестеть, и он замолкал, глядя куда-то и вспоминая, как мне казалось, ту единственную, которая не услышала его.

– Поехали, – звонко прощебетала Алиса, появившись из-за ворот.

– Садись, – обрадованный тем, что могу видеть ее и наслаждаться этим живым голосом, который, к слову сказать, ей самой не нравился, я приблизился и по-дружески обнял ее.

Алиса не сопротивлялась, покорно и нежно прильнув к моей щеке сухими после тренировки губами. На короткий миг я ощутил жасминовый аромат, слегка сладковатый, но не настолько, чтобы быть приторным. Он исходил от шеи, и я, не думая, как это будет выглядеть со стороны, втянул его носом. Алиса, если и заметила это, не подала вида, быстро отстранившись и по-детски подпрыгнув на месте.

– У меня столько планов, что я не могу усидеть на месте, – радостно известила она.

– Чудно! Значит, скучно не будет, – констатировал я, заводя машину. – С чего начнем?

Она нахмурила лоб, отчего на переносице появилась морщинка, и спрятала верхнюю губу, выпятив при этом нижнюю.

– Для начала нужно что-нибудь съесть, а потом – туфли! – Она выкрикнула последнее слово как боевой клич, вскинув перед собой руки с растопыренными пальцами.

Найти парковку оказалось несложно. В центре города почти все они были платными, и свободное место всегда имелось если не на первой, то уж на второй или третьей парковке. Я заплатил за четыре часа, и мы направились вдоль по пешеходному бульвару в поисках места, где можно поесть. Таким местом стал «Сабвей», знакомый мне еще по московской жизни, но, в отличие от Москвы, овощей, в особенности свежих, тут было куда больше. Утолив голод и прогулявшись еще немного, Алиса наконец перешла к гвоздю программы и затащила меня в бутик модной женской одежды, откуда начался долгий поход за прекрасным.

Мы переходили из магазина в магазин, и постепенно она начала советоваться со мной по каждой вещи, которую уносила в примерочную. Алиса брала блузку или очередную юбку, затем, прикладывая ее к себе, спрашивала совета. Если я говорил, что вещь мне нравится, она примеряла ее и, отодвинув шторку либо открыв дверцу примерочной, представала в новом наряде, который я должен был оценить.

В череде кабинок и переодеваний я мельком ловил мимолетные картины полуобнаженного тела, то в узком проеме штор, то в отражении зеркал или за приложенным к телу нарядом, когда она оценивала, стоит ли тратить время на примерку, просто прикладывая блузку к груди. Никогда в жизни я не получал такого удовольствия от похода по магазинам. Я был счастлив, счастлив от налета близости и откровенности, счастлив от хрупкой иллюзии отношений, которые могли двинуться куда дальше добрососедских.

Алиса была артистична и забавна, смеялась во весь голос, когда на ней оказывались коротковатые брюки или же блузка меньшего размера, что создавало иллюзию рвущихся на свободу грудей. Она примеряла туфли и босоножки, вставляя в них стройную ножку с прозрачным педикюром и поигрывая в открытом носке пальчиками. Иногда, когда смеяться было уже невмоготу, она шумно и наигранно выдыхала, будто актриса театра, только что зашедшая за кулисы после финальной и трудной сцены, и брала меня за плечи, прижимаясь щекой к груди.

В свете дневных ламп, холодных, словно отблеск от айсберга, я видел мельчайшие дефекты ее кожи: небольшой, еле заметный рубец на лбу и тонкую царапину над правой бровью, красное пятнышко в зоне декольте и родинку, плоскую, вроде следа от фломастера, величиной с горчичное зернышко. Али, несомненно, знала, что далеко не идеальна, но со мной эта ее не идеальность совершенно терялась, улетучиваясь из сознания как дурной сон. Она была естественной, даже если и играла роль и хотела показаться мне чуть более простой и откровенной, чем есть на самом деле.

В одном из магазинов она буквально заставила меня примерить несколько пар брюк и несколько рубашек, возясь со мной, как с любимым братом или племянником. Расправляла ткань, прикасаясь ко мне, и я чувствовал тепло ее рук через легкую материю. Вдруг она предстала передо мной серьезной и сосредоточенной. Теперь Алиса не смеялась, а говорила тихим и мягким голосом, как говорят любовники в постели или врачи, перешептываясь рядом с палатой больного.

Мурашки от невообразимого удовольствия вновь пробежались по коже ледяным бисером, и я почти не различал смысла произносимых ею слов. Я лишь теперь осознал выражение «Пьяный без вина» и всецело отдался этому новому чувству, которое Али разбудила внутри меня.

Общая атмосфера вечера не дала моему настроению испортиться. Я не вспомнил, а точнее, отогнал воспоминания, как только они встали перед глазами, о незнакомце, который тогда курил травку на заднем дворе и, несомненно, был вознагражден пылкой наготой и откровенностью куда более, чем я. Пока Али выбирала купальник, отойдя в угол, я думал о нас. Точнее, о возможности стать «нами».