Александр Розов - Букет для улитки

— Юхан, в моей семье никто не упал в ксианзан, — возразил Штеллен.

— Ты абсолютно уверен? — спросил психоаналитик.

И тут Штеллен понял, что не имеет никаких оснований для уверенности. Более того, версия о приеме ксианзана Кристиной (а возможно также Хлоей) объясняла внезапные откровения Кристины (и реплики Хлои) тогда, перед вылетом Штеллена в Австрию… …Психоаналитик угадал ход его мысли, и произнес:

— Вероятно, твоя семья, все-таки, не принимала ксианзан. Но это не очень важно. Ведь фактически, в ксианзан упали не только аргонавты, принявшие этот генвекторик, а все общество. Ксианзан так или иначе подействовал на всех. Хотя, это оффтопик сейчас.

— Нет уж, Юхан, продолжай, если начал.

— Ладно, Вальтер, но придется начать издалека.

— Начинай откуда надо, лишь бы было понятно.

Психоаналитик кивнул в знак согласия, и приступил к изложению:

— Общества делятся на идейно-слабые и идейно-сильные. Вот пример: идейно-слабый социалистический Восток и идейно-сильный капиталистический Запад в ходе Первой Холодной войны.

— Юхан, ты перепутал. Идеология была сильной стороной именно Восточного блока.

— Нет, я не перепутал. Идеология была сильной стороной Восточного блока просто по необходимости, поскольку там было идейно-слабое общество. Власти могли удержать социалистическую идею, как доминирующую, только запретив другие идеи. У властей Западного блока не было такой нужды. Капиталистическая идея легко доминировала в условиях плюралистической конкуренции. Так создавался имидж Свободного мира и идейные условия победы в Первой Холодной войне. Но эта победа сыграла с Западом жестокую шутку: инфицирование социальной стратегией побежденного. Управлять в условиях идейной монополии намного проще, чем при плюрализме. И контролировать экономику в условиях социалистической бюрократии тоже намного проще. Публика в странах Запада не успела оглянуться, как власть уже построила бюрократию по схеме партийной номенклатуры. Роль компартии в ней играл конгломерат медиа-агентств и финансовых суперкорпораций, расставляющий фигуры в парламенте и правительстве. Капитализм остался лишь номинально, и общество Запада стало идейно-слабым. Даже уродливая идея панисламизма оказалась сильнее. Это уровень ниже сточной канавы.

Штеллен вздохнул и предположил:

— Сейчас ты снова заведешь свою шарманку насчет падения в субмодерн.

— Ты уже сам завел, — ответил Эбо, — я лишь добавлю: у идеи Запада остался последний аргумент: высокий уровень жизни по сравнению с прочими. Но, по мере того, как тает ресурс, созданный при настоящем капитализме времен Первой Холодной войны…

— Я понял, — сказал Штеллен, — но мы уклонились чертовски далеко от темы.

— Сейчас вернемся, — пообещал психоаналитик, — я не зря показал, что наше общество в нынешнюю эпоху — идейно-слабое до крайности. Все его ценности, мораль, стандарты поведения, и критерии успеха выглядят, как картонные театральные декорации. Лишь идеологический контроль информационно-финансовой супермонополии поддерживал иллюзию прочности. Но вот появился ксианзан, и декорации начали расползаться. Тот вопрос, который был идеологически табуирован, теперь открыто задают многие.

— Какой вопрос? — поинтересовался Штеллен.

— Quo vadis, — лаконично пояснил психоаналитик.

— Гм… Юхан, это что, из католической библии?

Психоаналитик улыбнулся и покачал головой.

— Это из античных стоиков, но попало в евангельские предания и исторические романы. Переводится просто: «куда идешь?». Как рассказывают, однажды некий состоятельный римлянин спросил у философа-стоика: каким путем должно идти по жизни? Этот стоик ответил: зависит от того, куда ты хочешь прийти. Ответ был еретическим тогда, и стал запредельно еретическим сейчас. Большинство людей живут, будто играют в какой-то бездарной мыльной опере, вроде малобюджетного ремейка «Санта-Барбары». Эффект ксианзана — стирание иллюзии смысла игры. Причем иллюзия стирается не только для индивида, упавшего в ксианзан, но и для многих, кто контактирует с этим индивидом.

— Разрыв спирали молчания? — спросил Штеллен.

— Да, — подтвердил Эбо, — в психоанализе это называется эффектом голого короля. Всем видно, что король голый, но пафос рушится, лишь когда кто-то заявит это вслух.

Штеллен постучал пальцами по ограждению балкона.

— Юхан, ты намекаешь, что Кристине надоело играть правильную полковничью жену в паршивой мыльной опере?

— Тебе виднее, — лаконично отозвался психоаналитик.

— Может быть… — произнес Штеллен.

— Вообще-то, — продолжил психоаналитик, — твоя семейная ситуация не так плоха, как большинство аналогичных случаев. Твоя жена спокойно осознала проблему, и хочет разойтись, сохранив человеческие отношения с тобой, и твои отношения с дочкой. По статистике часто бывает желание изгадить жизнь бывшему мужу. Тут этого нет.

— Ладно, Юхан, и что ты посоветуешь мне?

— Я посоветую пойти навстречу. Пусть у каждого будет своя жизнь. А ваша дочка уже достаточно взрослая, чтобы строить отношения с родителями, живущими врозь, если, конечно, сами родители не будут мешать этому.

— Значит, твой совет: спокойно без пафоса попрощаться с семейной жизнью?

Эбо пожал плечами и снова улыбнулся.

— А что ты называешь семейной жизнью?

— Как — что? Муж, жена, дом, дети.

— Вальтер, возможно, ты сейчас удивишься, но лингвистически невозможно составить содержательное определение какого-либо феномена из одних существительных.

— Ладно, Юхан. А если без заумной лингвистики, в научно-популярной форме?

— Если в научно-популярной форме, то можно из одного существительного: пансион.

— Пансион? — переспросил Штеллен.

— Да. Ты завел семью, как пансион, с немного расширенным комплексом услуг. Кроме кормежки, уборки и стирки, еще секс два-три раза в неделю. И услуга по имиджу: две фигуры — жена и ребенок. Их можно демонстрировать обществу, как внешний признак соответствия критерию личного успеха, в частности — для формальной анкеты.

— Юхан, если ты намекаешь, что у меня вообще нет никаких чувств к жене и дочке…

— …Нет, — психоаналитик улыбнулся, — я не намекаю, а пытаюсь выяснить, какие у тебя чувства к жене и дочке. Если ты опишешь в общих чертах, то это очень поможет делу.

Штеллен снова постучал пальцами по ограждению.

— Гм… Как можно словами описать чувства?

— Вальтер, возможно, ты сейчас опять удивишься, но более половины художественной литературы, это именно описания чувств — словами.

— Это не описания, а фигня какая-то! — припечатал Штеллен, — Люди чувствуют не так!

— А как чувствуют люди на твой взгляд? — полюбопытствовал психоаналитик.