Сара Барнард - Прощай, мисс Совершенство

– Так что там про яблочко и яблоню? – спрашиваю я.

– Иден, хватит, – рявкает Кэролин, протягивая ко мне руку. – Ради всего святого, не продолжай.

Но мне и правда хочется знать. Она имеет в виду приют? Или мою биологическую мать? Мою мать, из плоти и крови, которая в свое время натворила ошибок? Она не яблоня. Ее зовут Лина.

– Прости, Кэролин.

Разуметеся, прощения она просит у нее, а не у меня.

– Это просто все так тяжело… – Ее голос замирает. – Очень тяжелое время.

– Тебе лучше уйти, – говорит Кэролин, и я понимаю, что она вот-вот взорвется. – Поговорим в другой раз.

Матильда, видимо, понимает, что облажалась. Она молча собирает вещи и уходит, не сказав мне ни слова.

Я иду за Кэролин в коридор, когда она провожает Матильду, и неловко топчусь у нее за плечом, пока она стоит ко мне спиной, таращась на закрытую дверь.

– Спасибо, – начинаю я.

Она поворачивается, внезапно обрушивая на меня весь поток скопившейся ярости.

– Ну и зачем ты это делаешь? – спрашивает она, практически крича (но не совсем). Лицо у нее сморщилось и покраснело, глаза блестят… это ведь не слезы?

– Зачем ты вечно доводишь людей?

Я запинаюсь, открывая и закрывая рот. Я не знаю, что сказать, поэтому просто пожимаю плечами. По ее лицу я вижу, что ответ неверный.

– Представить невозможно, что переживает сейчас Матильда. Ее дочь пропала , Иден. Неужели ты не понимаешь?

– Ты думаешь, я идиотка?

Она на секунду прикрывает веки, словно не может выдержать ни секунды больше, словно один мой вид повергает ее в отчаяние.

– Нет, – говорит она, цедя слова сквозь зубы. – Я думаю, что ты не умеешь сострадать людям, и это очень меня огорчает.

– Ну что ж, – говорю я. – Видимо, яблочко от яблони.

И тут Кэролин прорывает.

– Не смей мне этого говорить! – вопит она. Прямо по-настоящему вопит. Кэролин. – Я на твоей стороне. Я пытаюсь за тебя заступиться. Почему ты не можешь войти в мое положение? Почему ты все усложняешь?

Кэролин ни разу на меня не орала. У меня внутри все холодеет.

Я бы тоже могла на нее накричать. Я могла бы свернуться в комочек и расплакаться. Я могла бы попросить прощения.

Я разворачиваюсь и ухожу из кухни.

– Не уходи от меня, Иден! – Начало фразы звучит яростно, но потом голос Кэролин срывается и внезапно затихает. Я слышу, как она бессильно выдыхает.

Я иду наверх, закрываюсь в комнате и забираюсь на кровать. Матрас подается, окружая меня знакомым успокаивающим теплом, и я вжимаюсь лицом в простыню.

Мое сердце бешено колотится, и я какое-то время сосредотачиваюсь на сердцебиении. Закрыв глаза, я пытаюсь угомонить пульс. Боже, как это ужасно. Это было так ужасно. Я никогда не видела Кэролин в таком состоянии. Ни со мной, ни с другими. Даже когда я совсем слетала с катушек, она никогда не теряла своего фирменного спокойствия.

Я сворачиваюсь в клубочек и вжимаю лицо в колени, стараясь не заплакать. Но у меня покалывает в пальцах, а дыхание вырывается так прерывисто, словно слезы уже на подходе. Я думаю о Кэролин, которая сидит одна на кухне, и о том, как Валери придет домой и спросит у нее, что случилось, и сделает ей чай, и тихо выслушает. О, эта связь матери с дочерью.

Поглядите только, что Бонни принесла в мой дом и в мои мысли. Это все ее вина. Она не просто убежала – убегая, она швырнула мне в окно огромную ручную гранату, которая разрушила все наши жизни. Вот вам и надежность. Вот вам и уверенность. Вот вам и гребаное совершенство.

Мне нужно было рассказать им про ее сообщения, про Глазго, про всю эту чертовщину. Потому что все равно история закончится именно этим. Сколько еще я смогу выдержать?

Я не знаю, сколько лежу вот так, когда в мою дверь мягко стучат. Я напрягаюсь, но не шевелюсь. Я слышу, как открывается дверь. Шаги по ковру. Матрас слегка подается вниз, и на мое плечо легко опускается рука.

– Я принесла чай.

Я сажусь, убирая волосы с лица, и протягиваю руку к чашке. Кэролин улыбается, но лицо у нее все еще напряженное, и я вижу вокруг глаз красноту: она плакала. Я – самый ужасный человек в мире. И все же я молча беру чай и начинаю пить, чтобы не пришлось с ней разговаривать.

– Послушай, – говорит она. – Прости, что накричала на тебя. Мне не следовало этого делать. Но ты тоже должна понять, вся эта ситуация… Она очень нервная . Особенно если ты родитель. Я не оправдываю Матильду за то, как она говорила с тобой, но от тебя я ожидала большего.

Я открываю рот, но она трясет головой:

– Я пытаюсь убедить ее, что тебе можно доверять, Иден. Что ее предубеждение против тебя несправедливо и безосновательно. Но ее дочь сбежала, и она просит тебя о помощи, а ты в ответ брыкаешься.

– Неправда!

– Так делу не поможешь. Тебе нужно научиться обращаться с людьми бережнее. Нельзя просто выбирать тех, кто тебе нравится, и отталкивать от себя остальных.

– Почему нельзя?

– Потому что люди меняются – и к лучшему и к худшему. Потому что в какой-то момент человек, который тебе нравится, может сделать что-то, что тебе не понравится , и весь твой мир рухнет, – с сильным чувством говорит она. – И с таким гораздо легче справиться, если тебя есть кому поддержать – и чем больше людей, тем лучше. Валери приехала издалека, чтобы побыть с тобой, и ты ее практически игнорируешь с самого ее приезда.

Мы разве говорили про Валери ?

– Я не просила ее приезжать, – бормочу я тихо, потому что даже мне самой очевидно, как по-ребячески это звучит.

– Иден, – предостерегающе говорит она. – Ты показываешь себя не в лучшем свете.

Я пожимаю плечами и, сцепив руки, до боли сжимаю пальцы.

– Я попрошу Матильду извиниться перед тобой, – говорит Кэролин. – Как только она успокоится. И мне бы хотелось, чтобы ты сделала то же самое.

– Кэролин, она же практически назвала меня швалью. Не буду я извиняться, к чертям ее.

– Иден , – стонет она.

– Ну и что. Не буду. И она винит меня в том, что Бонни сбежала. Будто недостаточно того, что исчезла моя лучшая подруга, нужно еще меня и в грязи извозить?

– Иден, она просто сильно расстроена. Любая мать бы расстроилась.

– Конечно, легче винить меня, чем себя саму!

– Именно, – говорит Кэролин, и я вздрагиваю от удивления. – Именно так. Это неправильно и несправедливо, но проще. Иногда люди не способны на большее. – Она вздыхает. – Слушай, мне надо встретиться с клиентом через час. Как насчет пообедать вместе?

Я знаю, что подобным образом она завершает разговор, хотя мы ничего не решили и я не знаю, ждет ли она, что я буду извиняться перед Матильдой или нет, но у меня не осталось сил спорить. Я пожимаю плечами и спускаюсь за ней следом.

Она жарит нам бутерброды с сыром и поливает их коричневым соусом. Она рассказывает мне про своего клиента и его ступенчатый сад, и ее лицо расслабляется. Я ем и улыбаюсь, и мы больше не упоминаем Матильду.