Фрэнк Герберт - Вселенная сознающих

– Каковы ваши условия, Макки?

Брой говорил гортанно, с одышкой.

Лицо Макки оставалось по-досадийски непроницаемым, но он подумал: Брой подозревает, что это он, Макки, ответственен за темноту. Он в ужасе.

Чрезвычайный агент взглянул на непроницаемую черноту за окнами и заговорил. Об этом говачине ему рассказала Джедрик, которая хорошо его знала. Брой был изощренным и умным политиком и окружил себя подчиненными под стать. Он был профессионалом с большой буквы и умел читать мысли и чувства людей за непроницаемым досадийским фасадом. В окружение Броя не попадали те, кто не обладал этим даром. Все остальные занимали второстепенные посты и должности. Он был, если можно так сказать, законченным досадийцем, и человеческого в нем было, пожалуй, столько же, сколько и говачинского, потому что, несомненно, когда-то он носил человеческое тело. Но по происхождению, и в этом тоже не было никаких сомнений, он был говачином.

– Вы нашли меня по запаху, – сказал Макки.

– Великолепно.

Брой просиял. Он не ожидал такого досадийского поведения от Макки, такого спокойствия и владения эмоциями.

– К несчастью, – продолжил Макки, – у вас нет сильной позиции для переговоров. Придется сделать определенные вещи. Либо вы подчинитесь добровольно, либо подчинитесь силе, либо мы обойдемся без вас.

Со стороны Макки это была расчетливая провокация. Он специально выбрал такие недосадийские выражения, чтобы усугубить конфронтацию. Эти слова лучше всего свидетельствовали о том, что Макки явился из-за Стены Бога и что тьма, поглотившая дневной свет, является не самым мощным его ресурсом.

Брой поколебался, но потом заговорил:

– Итак?

За этим «итак» стояло очень многое: безнадежность обмена, погибшие надежды, печаль об утраченной власти – но все это было сказано с умной сдержанностью, столь присущей Брою. В этом «итак» было больше содержания, чем в пожатии плечами или в долгих переговорах.

– Вопросы? – спросил Макки.

Брой посмотрел на Джедрик, очевидно, удивленный таким поворотом дела. Он словно апеллировал к ней – в конце концов это они были досадийцами, не так ли? Этот чужак явился сюда со своими величественными дутыми манерами без понимания досадийских тонкостей. Как можно говорить с таким? Он обратился к Джедрик:

– Разве я не выказал уже своего подчинения? Я пришел один, я…

Джедрик ответила в ключе Макки:

– В нашей ситуации появились… некоторые особенности.

– Особенности?

У Броя дернулась мигательная перепонка.

Джедрик искусно изобразила смущение:

– Должно быть, мы упустили из виду некоторые аппетитные особенности досадийских условий. Теперь мы, все мы, являемся лишь жалкими и подлыми просителями… Мы вынуждены иметь дело с существами, которые говорят и действуют не так, как мы…

– Да, – он поднял взгляд к потолку, – умственно отсталые из нас. Но мы все находимся в опасности.

Это не был вопрос. Брой смотрел вверх, словно стараясь пробить взглядом потолок и верхние этажи. Он тяжело вздохнул.

– Да.

Это снова было сжатое до короткого слова утверждение: тот, кто мог создать Стену Бога, мог легко сокрушить целую планету. Следовательно, Досади и все ее обитатели разделят одну судьбу. Только досадиец мог понять, что означало это «да», не задавая лишних вопросов, а Брой был стопроцентным досадийцем.

Макки повернулся к Джедрик. Она могла предвосхитить каждое его слово, но ждала, когда он выскажется.

– Прикажи своим солдатам прекратить все атаки.

Он в упор смотрел на Броя:

– И вашим людям тоже.

Брой перевел взгляд с Джедрик на Макки, потом снова на Джедрик. Он не смог скрыть изумления, но подчинился:

– Чьим коммуникатором мы воспользуемся?

Там, где преобладает боль, страдание может стать великим учителем.

Макки и Джедрик не было нужды обсуждать решение. Это был выбор, который они разделяли; они знали, что подборка лежащих в основе такого решения воспоминаний у них тоже общая. В Стене Бога была лазейка, и несмотря даже на то, что Занавес теперь окутывал Досади непроницаемой пеленой, контракт с калебаном до сих пор оставался возможным. Жизненно важный вопрос заключался в том, ответит ли калебан на обращение к нему.

Джедрик в теле Макки стояла снаружи у двери в свою комнату, а Макки во плоти Джедрик пытался связаться с калебаном. С кем надо связаться? С Фэнни Мэй? Абсолютная тьма, опустившаяся на Досади, говорила о том, что хранитель-калебан удалился, а времени оставалось так мало…

Макки, скрестив ноги, сидел на полу комнаты и пытался очистить свое сознание. Странные ощущения, вызванные пребыванием в женском теле, мешали сосредоточенности. Момент обмена телами вызвал сильнейшее потрясение, и Макки сомневался, что оно скоро уляжется. Им просто надо было вместе пожелать такого обмена, и он действительно произошел. Но это другое тело – ах, это множество различий, вызывало у Макки растерянность и смущение. Эта растерянность была вызвана не вынужденным приспособлением к другому росту и весу. Ему казалось, что даже мышцы теперь прикреплялись к костям по-другому. Телесные ощущения подчинялись иным подсознательным процессам. Иная анатомия диктовала другое по рисунку инстинктивное поведение. Макки пришлось прибегнуть к осознанию бывших ранее непроизвольными движений, чтобы случайно не травмировать груди. Неосознанные движения были характерны для особей мужского пола, которые инстинктивно берегут мошонку. Эти движения у мужчин отрабатываются в раннем детстве и становятся автоматическими. Главная проблема заключалась в том, что женское тело требовало обдумывания практически любых движений. И дело было не только в замене мошонки на женскую грудь.

Пока он пытался очистить сознание для контакта с калебаном, в голову начали лезть воспоминания, которые грозили свести Макки с ума. Надо было стряхнуть с себя отвлечение на телесные ощущения, но женское тело требовало постоянного внимания. В отчаянии Макки принялся глубоко дышать, чтобы сосредоточиться на шишковидной железе, что, как он знал, само по себе было очень опасно. Гипервентиляция могла вызвать потерю представления о собственной идентичности, если продолжалась достаточно долго. Она позволяла добиться достаточной ясности и возможности заполнить освободившиеся области сознания воспоминанием о Фэнни Мэй.

Молчание.

Он ощущал неумолимое течение времени, и каждый удар сердца отдавался у него в ушах оглушительным взрывом.

Молчание потянуло за собой страх.

До Макки вдруг дошло, что это отголосок того невероятного страха, какой сейчас испытывал калебан.

Чрезвычайный агент чувствовал, как его постепенно охватывает гнев.