Дэвид Линдсей - Путешествие к Арктуру [litres]

– Ты была права, Тайдомин, – произнес он смелым, радостным голосом. – Мы были глупцами. Вечно жили в прошлом или будущем, игнорируя настоящее, а ведь, получается, кроме настоящего, у нас нет жизни.

– Благодари за это Спейдвила, – ответила Тайдомин громче обычного.

Маскалл посмотрел на суровое, темное лицо мужчины.

– Спейдвил, я буду следовать за тобой до конца. Это меньшее, что я могу сделать.

На строгом лице не отразилось благодарности, не расслабился ни один мускул.

– Смотри, как бы не лишиться этого дара, – угрюмо сказал он.

– Ты обещал, что я войду в Сэнт вместе с тобой, – заметила Тайдомин.

– Следуй за истиной, а не за мной. Ведь я могу умереть раньше тебя, но истина будет с тобой до самой твоей смерти. Однако давайте продолжим путь вместе, втроем.

Произнеся эти слова, Спейдвил повернулся лицом к мелко моросящей пурге и двинулся к своей цели. Он шел размашистым шагом; Тайдомин приходилось почти бежать, чтобы поспеть за ним. Путешественники шли бок о бок, со Спейдвилом в середине. Туман был настолько плотным, что видимость не превышала ста ярдов. Землю покрывал зеленый снег. Порывистый, ледяной ветер дул с нагорий Сэнта.

– Спейдвил, ты человек или нечто большее? – спросил Маскалл.

– Тот, кто не есть нечто большее, нежели человек, есть ничто.

– Откуда ты родом?

– Из размышлений, Маскалл. Ни одна другая мать не может родить истину. Я размышлял – и отвергал, и размышлял снова. Теперь, проведя много месяцев вдали от Сэнта, я наконец вижу истину, что сияет в своем простом величии, подобно перевернутому бриллианту.

– Я вижу ее сияние, – сказал Маскалл. – Но скольким она обязана древнему Хатору?

– У знания свои сезоны. Цветение принадлежало Хатору, плоды – мне. Хатор также был мыслителем – но его нынешние последователи не мыслят. Сэнт погряз в ледяном эгоизме, живой смерти. Они ненавидят удовольствие – и находят величайшее удовольствие в этой ненависти.

– Но в чем они отошли от учения Хатора?

– Для него с его угрюмой чистотой весь мир был силком, ловушкой. Зная, что удовольствие царит повсюду, что этот жестокий, насмешливый враг поджидает в засаде на каждом повороте жизненного пути, дабы убить своим сладким жалом неприкрытое величие души, он отгородился от мира болью. Его последователи поступают так же, однако делают это не ради своей души, а ради тщеславия и гордости.

– Что такое Трезубец?

– Ствол, Маскалл, есть ненависть к удовольствию. Первый зубец – отстраненность от сладости мира. Второй зубец – власть над теми, кто по-прежнему корчится в сетях иллюзий. Третий зубец – здоровый румянец того, кто входит в ледяную воду.

– Из какой страны явился Хатор?

– Неизвестно. Некоторое время он провел в Ифдоун. Об этом периоде его жизни сложено много легенд.

– Наш путь далек, – заметила Тайдомин. – Расскажи нам несколько таких легенд, Спейдвил.

Снег прекратился, день просветлел. Бранчспелл призрачным светилом вновь появился на небе, но порывы холодного ветра по-прежнему проносились над равниной.

– В те времена, – начал Спейдвил, – был в Ифдоун остров-гора, отделенный широкими проливами от другой суши. Красивая девушка, владевшая магией, создала мост, по которому на этот остров могли приходить мужчины и женщины. Заманив Хатора лживой историей, она толкнула мост ногой, и он упал в пропасть. «Теперь мы вместе, Хатор, и не можем разлучиться. Хочу взглянуть, как долго знаменитый ледяной человек сможет сопротивляться дыханию, улыбкам и аромату девушки». Хатор не произнес ни слова, ни в тот момент, ни в тот день. До самого заката он стоял, подобно древесному стволу, и размышлял о других вещах. Потом девушку охватила страсть, и она тряхнула кудрями. Поднялась с того места, откуда смотрела на него, и коснулась его руки, но он ее не увидел. Она поглядела на Хатора, и вся душа отразилась в ее глазах, а после рухнула замертво. Хатор очнулся от размышлений и увидел еще теплое тело у своих ног. Он вернулся на материк, но каким образом, история умалчивает.

Тайдомин вздрогнула.

– Ты тоже встретил порочную женщину, Спейдвил. Но твой метод гуманней.

– Не жалей других женщин, а люби справедливость, – ответил Спейдвил. – Хатор также однажды беседовал с Формирующим.

– С Творцом мира? – задумчиво спросил Маскалл.

– С Творцом удовольствия. Рассказывают, как Формирующий защищал свой мир и пытался заставить Хатора признать красоту и радость. Но Хатор ответил на все его дивные речи несколькими краткими, твердыми словами, показав, что радость и красота – лишь другие названия для бесстыдства души, купающейся в роскоши и праздности. Формирующий улыбнулся и спросил: «Как вышло, что ты мудрее Повелителя мудрости?» Хатор ответил: «Моя мудрость исходит не от тебя и не из твоего мира, а из иного мира, который ты, Формирующий, безуспешно пытался скопировать». Формирующий спросил: «Что же ты тогда делаешь в моем мире?» Хатор ответил: «Я здесь по ошибке, а значит, жертва твоих ошибочных удовольствий. Но я окутываю себя болью – не потому, что это хорошо, а потому, что хочу держаться как можно дальше от тебя. Ведь боль не принадлежит ни тебе, ни другому миру, она есть тень, отбрасываемая твоими ложными удовольствиями». Тогда Формирующий сказал: «Что это за далекий мир, о котором ты говоришь: это так, а это – иначе? Как вышло, что ты один из всех моих созданий знаешь о нем?» Но Хатор плюнул ему под ноги и произнес: «Ты лжешь, Формирующий. Все знают о нем. Лишь ты один, со своими красивыми игрушками, заслоняешь его от нас». Формирующий спросил: «Кто же я в таком случае?» Хатор ответил: «Ты – сновидец невозможных снов». Легенда гласит, что тогда Формирующий ушел, недовольный разговором.

– Что за другой мир имел в виду Хатор? – спросил Маскалл.

– Тот, в котором правит величие, Маскалл, точно так же, как здесь правит удовольствие.

– Величие или удовольствие – какая разница? – сказал Маскалл. – Личный дух, что живет и желает жить, подл и извращен по своей природе.

– Сдержи свою гордость! – ответил Спейдвил. – Твори законы не для Вселенной и не на веки вечные, а для себя и для своей короткой, лживой жизни.

– Какой смертью умер тот суровый, непоколебимый человек? – спросила Тайдомин.

– Он дожил до старости, но до последнего часа сохранял осанку и гибкость членов. Увидев, что смерть совсем рядом, он решил уничтожить себя. Он собрал своих друзей – не из тщеславия, но дабы они увидели, на что способна человеческая душа в вечной борьбе со сладострастным телом. Стоя прямо, без поддержки, он задержал дыхание и умер.

Последовало молчание, которое длилось около часа. Их сознания отказывались замечать ледяные ветра, но мысли их замерзли.

Но когда Бранчспелл вновь приглушенно засиял в небе, в Маскалле снова проснулось любопытство.