Джек Вэнс - Парусник № 25 и другие рассказы

«Джина! – позвала Айвали. – Дом горит».

Из прихожей послышался крик: «Пожар!» Айвали подбежала к Когсвеллу и попыталась поднять его на ноги. Доктор хрипло и судорожно дышал, но не приходил в сознание. В прихожей началась было какая-то суматоха, тут же сменившаяся странной тишиной. Затем послышались торопливый панический топот и вопли, вызванные скорее ужасом, а не болью.

Айвали выбежала в прихожую – Джина заметила отблеск пламени. На какое-то мгновение серебристые волосы и мертвенно-бледное лицо женщины-медиума словно покрылись позолотой. Она обернулась к Джине: «На крыльцо мы не выйдем».

Джина подбежала к телу Дона Бервика, опустилась на колени и стала растирать его щеки, холодные и влажные – на них конденсировался пар.

«Джина! – нежно произнесла Айвали. – Дону уже ничто не поможет».

«Но… но можно же что-нибудь сделать – мы должны что-то сделать! Врачи – они могут его оживить…»

В лабораторию проникали сполохи пламени и клубы дыма.

«Нужно уходить, скорее!» – говорила Айвали.

Джина в полном отчаянии смотрела на тело Дона: «Разве нельзя… разве мы не можем…» – ее ослабевший голос прервался.

Айвали подняла ее на ноги: «Ему уже ничто не поможет, Джина…»

«Но… но ведь на самом деле он еще жив, Айва! Врачи могут его оживить! Это просто ужасно! Я не могу его покинуть!»

«Он умер, Джина… Врачи могли оживить его в резервуаре… Но для этого нужно вовремя вводить медикаменты… Дон умер, Джина. И бедняга доктор Когсвелл тоже умер».

«Доктор Когсвелл умер ?»

«Да, моя дорогая. Пойдем, здесь больше нельзя оставаться…»

Она насильно вытащила Джину в прихожую. Языки пламени бушевали у выхода на крыльцо; такое же пламя бушевало у выхода на задний двор.

«На второй этаж! – сказала Айвали. – Другого пути нет».

Они взбежали вверх по лестнице, преследуемые горячим дымом, и бросились в первую спальню. Айвали подошла к окну; Джина, онемевшая от горя, прислонилась к стене.

«Улица забита машинами, – сообщила Айвали. – Пожарники протягивают шланги от гидранта на углу. Слышишь? Толпа все еще распевает гимн. Они не знают, что Хью убит».

С одного конца улицы до другого фальшиво подвывающие голоса сливались в торжествующий рев. Пошатываясь, Джина приблизилась к окну: «Мы сможем выпрыгнуть?»

«Слишком высоко», – отозвалась Джина.

По стене блуждали лучи прожекторов. Пожарники бегом тянули шланги по тротуару, крича и расталкивая толпу. Вода перестала поступать из брандспойтов. Пожарники повернулись, яростно ругаясь, уронили брандспойты и побежали обратно к гидранту.

«Лестница черного хода, – пробормотала Джина. – Может быть, там можно спуститься».

Они побежали по коридору к служебному заднему ходу. За ними по главному лестничному пролету с ревом вздымались клубы пламени. Джина приоткрыла дверь, ведущую на лестницу черного хода, и сразу захлопнула: ей в лицо дунуло пламенем и удушливым дымом.

Айвали подошла к застекленному толстым витражом окну, выходящему на задний двор, и попыталась открыть его – но безуспешно: «Здесь хуже, чем в прихожей!»

Джина взяла стул из комнаты и швырнула его в витраж. Стекло разбилось, но свинцовая оплетка продолжала удерживать отдельные куски. Горячий воздух обжигал горло при каждом вдохе. Казалось, дым проникал через легкие Джины в ее кровь, в ее мозг. У нее все плыло в глазах, колени стали подгибаться.

За спиной Джины послышались шаги, налетел порыв прохладного ветра; ее схватили за руку крепкие пальцы. Джина оглянулась: «Дональд!» Она уже ничего не понимала и медленно опустилась в обмороке.

Когда Джина пришла в себя через четыре часа, она лежала на койке в отделении скорой помощи; Айвали Трембат поместили в соседней палате.

Медсестра не могла ничего объяснить.

В три часа пополудни на следующий день Джину и Айвали выписали из больницы. Они остановили такси и поехали к старому дому Арта Марсайла. Там их ждали два репортера. Айвали прогнала журналистов, и две женщины остались одни.

Джина стояла посреди гостиной; ее щеки ввалились, сухие глаза покраснели. Она сказала: «Айва! Перед тем, как я потеряла сознание – я его видела. Дональда. Живого».

Айвали кивнула: «Он нас вынес из дома».

«Но как это может быть? Он был… мертв».

«Я его тоже видела… – Айвали присела на стул. – Посмотрим. Может быть, мы его найдем – или что-нибудь о нем узнаем…» Она прикрыла глаза шарфом.

По всем Соединенным Штатам газеты публиковали новости о скандальном поджоге дома номер 26 по улице Мадрон. Пестрели заголовки:

«СЧАСТЛИВЧИКУ БЕРВИКУ НЕ ПОВЕЗЛО!

РЕЛИГИОЗНЫЙ БУНТ ПОЛОЖИЛ КОНЕЦ ЕГО КАРЬЕРЕ»

Иногда в той же заметке, а иногда в отдельном столбце, сообщалось о гибели «воинствующего проповедника» Хью Бронни:

«Христианские крестоносцы торжествуют в религиозном экстазе. Всего лишь за час до своей смерти Хью Бронни призывал последователей: «Примкните к крестовому походу! Я – новый Мессия!»

По словам преподобного Уолтера Спеделиуса, Хью Бронни ушел из жизни, уподобившись Иисусу Христу: «Христос умер, чтобы искупить грехи человечества. Хью Бронни умер, чтобы вывести нас из грязи к очищению. Хью был великим духовным лидером, святым и пророком. Мы последуем за ним в смерти так же, как следовали за ним в жизни».

Дональд Бервик лежал в резервуаре. Он чувствовал вес фотоаппарата на груди, давление кобуры с пистолетом на бедре. Сверху маячили лица Кларка, Агилара и Фоли. Он перевел взгляд на Джину, стоявшую за стеклом. Затем он почувствовал укол и прикосновения контактов к голове. Снизу начали гудеть двигатели; воздух сразу стал холодным. Дон закрыл глаза. Когда он снова попытался их открыть, он не смог это сделать – мышцы уже онемели.

Он чувствовал, как жизнь покидала его подобно отливу, обнажающему прибрежное мелководье. Сначала было холодно, но вскоре накатила волна теплоты и онемения, а затем – на протяжении последних мгновений сознательного восприятия – волна всепроникающего мороза. Он больше ничего не чувствовал; он умер.

Он не помнил, как покинул прежний мир; у него не возникло никакого ощущения отделения души от тела. Прежний мир и все, с ним связанное, были страшно далеко. Дональд Бервик перешел в другую фазу бытия, причем казалось, что эта фаза существовала всегда. И теперь она нашла себя, совпала с собой.

Дональд Бервик смотрел на лабораторию с новой, странной точки зрения. Его окружали человеческие фигуры; через некоторое время он сумел их распознать. Фигуры были полупрозрачными и колебались, как стебли водорослей под водой. Их ступни коренились в небольших, сплющенных гомункулах, контурами напоминавших людей. Один такой холодный гомункул лежал рядом с его собственными ступнями, оторванный и неподвижный: бывший Дональд Бервик.