Джек Вэнс - Магнус Ридольф

Ридольф смерил владельца Централа спокойным взором голубых глаз: «Насколько я понимаю, вы хотите, чтобы я расследовал убийство?»

«Да, конечно, но…»

«В таком случае я ожидаю, что вы будете оказывать мне всестороннюю помощь без дальнейших возражений и нетерпеливых восклицаний», – Ридольф сопроводил эти слова настолько ледяным прозрачным взглядом, что Паскоглу поник, после чего воздел руки к потолку: «Будь по-вашему! Но я все равно не понимаю…»

«Как я уже упомянул, дело Бонфиса отличается безупречной ясностью».

«Для меня это не так уж ясно, – проворчал Паскоглу и взглянул на перечень пассажиров. – Вы думаете, что убийца – один из этих тринадцати?»

«Возможно, хотя и не обязательно. Убийцей могу быть я, например – или вы. Мы оба общались с Лестером Бонфисом».

Паскоглу кисло усмехнулся: «Если его прикончили вы, будьте добры, признайтесь сразу – по меньшей мере, это позволит мне сэкономить на вашем гонораре».

«Боюсь, что не все так просто. Но задача разрешима. Подозреваемые – пассажиры, перечисленные в этом списке, и прочие лица, с которыми Бонфис общался в последнее время – все они прибыли с разных планет. Каждый из этих индивидуумов руководствуется традициями своей неповторимой культуры. Методы, обычно применяемые полицией, скорее всего, позволили бы найти убийцу с помощью анализаторов и детекторов лжи. Я надеюсь добиться того же результата посредством культурного анализа».

На лице Паскоглу возникло выражение изгнанника, высаженного на необитаемом острове и провожающего глазами яхту, исчезающую за горизонтом. «Меня устраивает любой метод расследования, – глухо произнес он, – постольку, поскольку он не приведет к громкому скандалу».

«В таком случае укажите планеты происхождения пассажиров», – деловито напомнил Ридольф.

В список были внесены соответствующие дополнения, и Магнус Ридольф снова просмотрел его. Поджав губы, он дернул себя за белую бородку: «Мне потребуются два часа на предварительные изыскания, после чего мы проведем допрос подозреваемых».

Через два часа Паскоглу больше не мог ждать. Он яростно ворвался в библиотеку, где сидел и смотрел в пространство, постукивая карандашом по столу, Магнус Ридольф. Паскоглу открыл было рот, но Ридольф обернулся к нему, и взгляд его голубых глаз словно переключил какое-то реле в голове владельца Централа. Тот сдержался и относительно спокойно осведомился о продвижении расследования.

«Все идет хорошо, – ответил Ридольф. – А вам удалось что-нибудь узнать?»

«Ну, например… вы можете вычеркнуть из списка Скриагля и этого, как его – из клана Пустельги. Оба сидели в салоне и резались в карты до глубокой ночи – у них неопровержимое алиби».

«Возможно, конечно, что Бонфис повстречался со старым врагом уже здесь, в Централе», – задумчиво произнес Ридольф.

Паскоглу прокашлялся: «Пока вы тут сидели и размышляли, я навел кое-какие справки. У меня достаточно наблюдательные сотрудники – от их внимания мало что ускользает. Говорят, что Бонфис разговаривал в течение более или менее длительного времени только с тремя людьми, а именно со мной, с вами и с круглолицым бонзой в красной рясе».

Ридольф кивнул: «Действительно, я беседовал с Бонфисом. По его словам, ему угрожала смертельная опасность. Он утверждал, что женщина – судя по всему, Фьямелла Тысячи Свеч – пыталась его убить».

«Что вы говорите? – воскликнул Паскоглу. – И вы об этом знали с самого начала?»

«Успокойтесь, дорогой мой. Если доверять словам Бонфиса, эта женщина угрожала его убить – но это вовсе не значит, что именно она его убила. Прошу вас, воздержитесь от неожиданных проявлений темперамента, они меня нервируют. Кроме того, я говорил с Бонфисом, но мою кандидатуру можно с уверенностью исключить из числа подозреваемых. Вы попросили меня о помощи и вам известна моя репутация – на тех же основаниях невозможно подозревать и вас».

Паскоглу буркнул нечто нечленораздельное и принялся расхаживать по библиотеке.

Магнус Ридольф продолжал: «Бонза, с другой стороны… Мне кое-что известно о его религии. Они верят в перевоплощение душ и настаивают на абсолютном подчинении принципам добродетели, милосердия и благотворительности. Бонза с планеты Падме вряд ли решился бы совершить убийство – в его представлении такой поступок заставил бы его провести несколько следующих циклов бытия в качестве шакала или морского ежа».

Дверь открылась, и в библиотеку, будто привлеченный телепатическим призывом, заглянул бонза собственной персоной. Заметив позы и выражения лиц Паскоглу и Ридольфа, настороженно взглянувших на него, бонза смутился: «Я помешал вам говорить наедине?»

«Мы говорили наедине, – подтвердил Ридольф, – но, так как мы говорили о вас, было бы полезно, если бы вы присоединились к нашему разговору».

«Я к вашим услугам, – бонза зашел внутрь и закрыл за собой дверь. – Насколько продвинулось ваше обсуждение?»

«Возможно, вам известно, что прошлой ночью был убит Лестер Бонфис, антрополог».

«Я слышал об этом».

«Мы знаем, что вчера вечером он разговаривал с вами».

«Так оно и было, – бонза глубоко вздохнул. – Бонфис находился в трудном положении. Никогда еще я не видел человека настолько подавленного. Бонзы планеты Падме – в особенности братство ордена Исавест, к которому я принадлежу – исповедуют альтруизм. Мы предоставляем конструктивные услуги любому живому существу, а также, в определенных обстоятельствах, некоторым неорганическим объектам. Мы считаем, что сущность жизни выходит за рамки протоплазмы, и что, фактически, жизнь зародилась в результате простого – или, возможно, не такого уж простого – движения. Случайное соприкосновение одной молекулы с другой – разве это не один из аспектов жизнеспособности? Почему же не предположить, что каждой индивидуальной молекуле свойственно сознание? Подумайте о том, какое брожение мысли нас окружает! Представьте себе возмущение, которое, возможно, возникает, когда мы наступаем на комок земли! Именно поэтому мы, бонзы, ходим как можно осторожнее и внимательно следим за тем, куда ступают наши ноги».

«Ага, хм! – прокашлялся Паскоглу. – Чего от вас хотел Бонфис?»

Бонза задумался: «Мне трудно это объяснить. Он был жертвой множества мучений. Судя по всему, он стремился вести благочестивую жизнь, но при этом руководствовался противоречивыми концепциями. Поэтому его раздирали страсти: подозрения, эротические влечения, стыд, смятение, ужас, гнев, возмущение, разочарование и замешательство. Кроме того, по всей видимости, он начинал бояться за свою профессиональную репутацию…»

Паскоглу прервал эти рассуждения: «Чего, конкретно, он хотел от вас?»