Владимир Ильин - Сокамерник

— И потом, если вдуматься, — добавил мой конвоир, — разница между мной и вами только в сроке заключается. А в принципе, я так же, как и вы, на зоне кантуюсь. Жратва у нас с тобой — почти одна и та же, стены и коридоры вокруг нас — одни и те же. Только вы камеру изнутри открыть не можете, а я могу. Вот и вся тебе разница.

Возможно, он был прав. Во всяком случае, спорить с ним мне почему-то больше не захотелось.

Перед входом в кабинет начальника тюрьмы Митрич заставил меня надеть специальные магнитные подошвы, похожие на смешные музейные тапочки. Как и в производственном отсеке, в помещениях администрации нагло издевались над состоянием невесомости, пытаясь делать вид, что мы вовсе не в космосе, а на Земле.

Кэп обнаружился сидящим перед экраном монитора, на который транслировалась не то телепередача, не то контрольная картинка внутренностей КоТа. С моего места экран было плохо видно, а сделать лишний шаг в магнитных подошвах было слишком большим напрягом для моих ослабленных мышц.

— А, Эдуард Валерьевич, — радушным голосом сказал Кэп, продолжая, впрочем, сидеть, хотя, если судить по его тону, в моем лице к нему заглянул некий очень уважаемый человек, сидеть перед которым — просто кощунство. — Проходите, пожалуйста, не стесняйтесь. Садитесь в кресло. Отвыкли, наверное, от сидячего образа жизни, а? Двадцать лет в воздусях витать — это ж не фунт изюму!..

Опустившись в кресло, оснащенное специальными липучками-фиксаторами, я некоторое время молча смотрел на хозяина кабинета.

Кэп был моложе меня, но в три раза внушительнее габаритами. Помнится, когда он впервые собрал всех после своего прибытия на КоТ, то заявил: «Я хочу, чтобы никто из вас не считал себя изгоем и негодяем. Вы — такие же люди, как и все. Давайте будем считать, что мы — члены экипажа большого космического корабля, выполняющего ответственное задание на благо человечества».

За время отсидки я перевидал больше десятка тюремных начальников, и все они были разными. Были среди них грубые солдафоны, были скрытые садисты, дорвавшиеся до власти, были безвольные мямли-тихони. Прямо как у Салтыкова-Щедрина в «Истории города Глупова». Но такой демагог и позер, как Александр Иванович Пресняков, на моей памяти был первым.

— Итак, Эдуард Валерьевич, — продолжал, не смущаясь моим молчанием, Кэп, — давайте-ка мы с вами бегло освежим в памяти всё, что мы о вас знаем. — Он пощелкал клавиатурой, скосившись в экран монитора. Движения у него, как и положено в невесомости, были плавные и замедленные. — Ну-с, что же вы молчите?

Ага, сообразил я. Хочет, чтобы я сам выложил ему свою подноготную, а он будет сверять мои слова со своими данными, чтобы убедиться, не леплю ли я ему горбатого.

— Так ведь там у вас всё написано, — кивнул я на монитор. И не удержался от подколки: — Вряд ли я могу добавить вам что-то новое насчет своего духовного мира.

Человек за столом грустно покачал головой, словно я подтвердил его самые худшие подозрения.

— Действительно, — согласился он. — Кстати, о вашем духовном мире. Тут вот написано, Эдуард Валерьевич, что вы были осуждены за вооруженные грабежи и убийства. В количестве… э-э… двадцать восемь дробь сорок три. Первая цифра, надо полагать, — количество преступлений, по которым вы были признаны виновным, а вторая — число жертв. Правильно?

— Абсолютно, — с непроницаемым лицом подтвердил я. — Позвольте только одну ремарку, Александр Иванович…

— Да-да, разумеется, — доброжелательно кивнул он.

— Все это было давным-давно и неправда, — чинно сказал я. Хоть я по-прежнему испытывал мандраж, но было забавно участвовать в этом маскараде, который, видимо, был по душе Кэпу.

— То есть? — поднял густые (и, по-моему, тщательно расчесанные специальной щеточкой) брови мой собеседник.

— Ну, так принято говорить в подобных случаях, — пожал плечами я. — Просто с тех пор утекло много времени, и я уже…

— … и вы уже, конечно, стали совсем другим человеком, — подхватил он. — Понимаю, понимаю, Эдуард Валерьевич. — Он вновь пощелкал клавишами. — Да, кажется, вы имеете право на подобные высказывания. Своим честным и весьма продуктивным трудом вы зарекомендовали себя с самой положительной стороны и, несомненно, являетесь достойным кандидатом для досрочного освобождения.

Сердце у меня екнуло. Неужели, черт возьми, Всевышний все-таки существует и решил снизойти до такого ничтожного подонка, как я, если мне светит «досрочка»?!..

— Скажите-ка, Эдуард Валерьевич, вы в армии служили? — вдруг осведомился Кэп.

Задолбал уже своим лицедейством, в сердцах подумал я. Можно подумать, что, перед тем, как меня вызвать, ты не изучил от корки до корки мое личное дело, включая биографию.

Однако от грубости я удержался. Ничего, перетерпим любые издевательства, лишь бы нас действительно отпустили раньше срока.

— Нет, — сказал я. — Не пришлось, знаете ли.

— Жаль, — плавно развел руками Кэп. — Иначе вы бы знали, что в армии существует одна интереснейшая и, мне кажется, весьма полезная традиция. Солдаты ведь тоже себя считают как бы зеками, дорогой Эдуард Валерьевич. И освобождения, то бишь увольнения в запас, ждут не дождутся. Так вот, когда демобилизующемуся воину остается служить месяц-полтора, командование части поручает ему какую-нибудь достаточно сложную и трудоемкую работу. Такую, которую еще полгода назад он посчитал бы недостойной высокого звания «дембеля». Принцип таков: как только закончит он эту работу — чемодан в зубы, и с песней — на родину. И называется это всё — «дембельская работа». Улавливаете, к чему я клоню, Эдуард Валерьевич?

Надо быть последним дебилом, чтобы этого не уловить. Но мне хотелось получить побольше информации, и поэтому я скорчил неопределенную мину: дескать, до меня что-то с трудом доходит смысл ваших намеков, гражданин начальник.

И тут Кэпу то ли надоело играть роль заботливого отца-командира «звездного экипажа», то ли он разозлился на мою тупость, то ли просто решил по-деловому сэкономить время.

— Короче так, Пицца, — сказал он совсем другим тоном. — Поскольку ты вроде как намыливаешься вскоре вернуться на Землю, то у меня есть для тебя одно дельце. Провернешь его — освобожу досрочно, на следующий же день. Полномочия у меня на это есть, сам знаешь. А не выполнишь — накажу. Опять же своей властью. То есть, накину тебе срок по максимуму своих возможностей. — Я ошарашенно открыл рот, но Кэп повелительно махнул рукой: молчи, мол, когда с тобой начальство говорит. — А если тебя интересует, за что ты будешь тащить дополнительный срок, то причину мы найдем, можешь не сомневаться. Что скажешь, зек?

Я внутренне выдохнул. Пусть меня сочтут извращенцем, но разговоры в таком вот ключе мне как-то больше по нутру, чем виляние хвостом друг перед другом. Привык я за двадцать лет к такому обращению больше, чем к беседе двух джентльменов у камина, со стаканом горячего пунша в руке.