Евгений Дрозд - Фантастика. Журнал Парус [компиляция]

— Вот, — сказала Эстелла. — Выпей.

— Нет, — ответил Ленинген, — Я уже в порядке.

— Все равно выпей.

— Нет, спасибо. Со мной действительно все в порядке.

Он и в самом деле освободился от железных объятий кошмара. Он снова ощутил себя самим собой, и мир снова стал привычным и реальным. Это было главное; Лениген не хотел сейчас уходить из этого родного мира, даже если речь шла всего лишь о снотворном, о том расслабленном покое, который оно могло дать.

— Снова сон? — спросила Эстелла.

— Да, тот самый… Не хочется говорить об этом.

— Хорошо, хорошо, — сказала Эстелла.

(Она мне потакает, — подумал Лениген. — Я напугал ее. Да и сам напугался).

Она спросила:

— Милый, сколько времени?

Лениген посмотрел на часы.

— Шесть пятнадцать.

Но только он это произнес, как часовая стрелка судорожно прыгнула вперед.

— Нет, сейчас без пяти семь.

— Ты еще поспишь?

— Не думаю, — ответил Лениген. — Пожалуй, я уже встану.

— Хорошо, дорогой, — сказала Эстелла. Она зевнула, закрыла глаза, потом снова открыла их и попросила: — Милый, ты не думаешь, что тебе было бы неплохо связаться с…

— Он мне назначил на сегодня в двенадцать десять, — ответил Лениген.

— Это хорошо, — сказала Эстелла. Снова закрыла глаза и вскоре уснула. Лениген смотрел на нее. Каштановые волосы ее превратились в бледно-голубые, и один раз она тяжело вздохнула во сне.

Лениген вылез из постели и стал одеваться. Он был довольно крупный мужчина, с на редкость выразительными чертами лица, — на улице такого сразу приметишь. Еще у него была на шее сыпь. Больше Лениген ничем не выделялся. Если не считать, конечно, что ему регулярно снился ужасный, доводящий до безумия сон.

Следующие несколько часов он провел на парадном крыльце дома, наблюдая, как в предрассветном небе вспыхивают новые и сверхновые звезды.

Позже решил прогуляться. И, конечно же, ему повезло, не пройдя и двух кварталов, наткнуться на Джорджа Торстейна. Семь месяцев назад, в минуту душевной слабости, Лениген неосторожно рассказал Торстейну про свой сон. Торстейн был пухлый, сердечный малый, твердо верующий в самосовершенствование, дисциплину, практичность, здравый смысл и в иные еще более скучные добродетели. Его чистосердечная и простодушная выкинь-из-головы-эти-глупости позиция принесла тогда Ленигену облегчение. Но сейчас встреча с Торстейном раздражала. Конечно, такие люди — соль земли и опора нации, но для Ленигена, ведущего безнадежную схватку с неосязаемым, Торстейн стал уже не докучливым надоедой, а наказанием божьим.

— Здорово, Том! Как дела? — приветствовал его Торстейн.

— Прекрасно, — ответил Лениген, — просто отлично.

Он кивнул, изображая, насколько возможно, дружелюбие, и двинулся было дальше под плавящимся зеленым небом. Но от Торстейна не так-то просто отделаться.

— Том, мальчик, я думал над твоей проблемой, — сказал Торстейн. — Очень беспокоился за тебя.

— Очень мило с твоей стороны, — ответил Лениген, — но, право же, не следовало так утруждаться…

— Я делаю это потому, что хочу этого, — сказал Торстейн, и Лениген знал, что тот, к сожалению, говорит чистую правду. — Меня интересуют люди с их заботами, Том. И всегда интересовали. С детства. А мы с тобой долгое время были друзьями и соседями.

— Это, конечно, верно, — тупо пробормотал Лениген. (Когда нуждаешься в помощи, то самое худшее, что ты вынужден ее принимать).

— Прекрасно, Том, я думаю, что небольшой отдых — вот что сейчас нужно.

У Торстейна всегда имелся под рукой простой рецепт. Как врачеватель душ, практикующий без патента, он прописывал лекарство, доступное страждущему.

— Никак не получится взять в этом месяце отпуск, — сказал Лениген. (Небо теперь было апельсиново-розовым; три сосны засохли, а какой-то дуб превратился в кактус.)

Торстейн сердечно засмеялся.

— Он не может сейчас взять отпуск! А ты хоть об этом задумывался?

— Да нет вроде.

— Тогда задумайся! Ты устал, напряжен, замкнут и весь на взводе. Ты — перетрудился.

— Но я неделю был на больничном, — сказал Лениген. Он бросил взгляд на свои часы. Золотой корпус стал свинцовым, но время они показывали, кажется, точно. С начала разговора прошло почти два часа.

— Этого мало, — говорил Торстейн. — Ты все равно остался в городе и рядом со своей работой. Нужно прикоснуться к природе. Том. Когда ты в последний раз ходил в поход?

— В поход? Кажется, я вообще ни разу в походах не был.

— Вот! Видишь! Парень, надо прикоснуться к подлинному. Пожить не среди домов и улиц, а среди гор и рек.

Лениген взглянул на часы и с удовлетворением увидел, что они снова стали золотыми. Лениген порадовался — в свое время за корпус было заплачено 60 долларов.

— Деревья и озера, — продолжал Торстейн восторженно. — Ощущение, как растет под ногами трава, зрелище величественных горных вершин, грядущих на фоне золотого неба…

Лениген покачал головой.

— Я ездил в деревню, Джордж. Ни фига не помогло.

Торстейн был упрям.

— Ты должен вырваться из рукотворного окружения.

— А оно все кажется одинаково рукотворным, — ответил Лениген. — Деревья или здания — какая разница?

— Здания строит человек, — сказал с нажимом Торстейн. — А деревья создал бог.

У Ленигена были некоторые сомнения и относительно первого, и относительно второго, но он не собирался делиться своими соображениями с Торстейном.

— Тут, конечно, что-то есть. Я подумаю.

— Надо это сделать, — сказал Торстейн, — Я, кстати, знаю отличное местечко. В Мэйне, и там как раз есть одно прелестное озерцо…

Торстейн — большой мастер по части пространных описаний. Но, к счастью для Ленигена, внимание их было отвлечено происшествием. Загорелся стоявший неподалеку дом.

— Ой, чей это? — спросил Лениген.

— Семьи Мэкльби, — ответил Торстейн. — Второе возгорание за месяц. Везет им!

— Может, поднять тревогу?

— Ты прав. Я сам этим займусь, — сказал Торстейн. — И помни, что я сказал насчет местечка в Мэйне, Том.

Торстейн хотел уже идти, но тут случилось нечто забавное. Только он ступил на тротуар, как бетон под левой его ногой размяк. Захваченный врасплох Торстейн позволил ноге погрузиться в жижу по щиколотку, а инерция движения бросила его вперед, лицом на мостовую.

Том поспешил на помощь, пока бетон не затвердел.

— Все в порядке с тобой? — спросил он.

— Кажется, вывихнул лодыжку, — пробормотал Торстейн. — Но все нормально, идти смогу.

Он заковылял прочь, чтобы сообщить о пожаре. Лениген остался. Он решил, что пожар возник в результате спонтанного самовозгорания. Через несколько минут, как он и ожидал, пламя погасло в результате спонтанного самозатушения.