Джон Райт - Золотая Трансцендентальность

Взору отрадное зрелище нужной нам цели далёкой.

Ждите, прибудем мы скоро: представь, как умелый оратай,

Утром, ещё не уставший от тяжкой работы, прорежет

Плугом своим по кормилице-почве боро́зду, длиною

Пять раз по сотне шагов — так же Феникс управится споро,

До окончанья труда земледельца мы ступим на пристань.

Сэр Френсис Дрейк добавил на английском:

— Посудина крепкая, и путь добрый — ни скалы, ни недруга, ни горя впереди не видать. Гавань покойна и чиста.

Пристань? Гавань? Куда мы летим? (И почему сбоит память?)

— Покажите, — отослал Фаэтон.

Из стен выдвинулось несколько зеркал дальнего действия. Фаэтон осмотрелся.

Место знакомое.

Вот цилиндры, сферы, спирали и формы посложнее, вот жилые отсеки, ресурсные астероиды, жутковатые статуи Деметры, и прочее, вот сотни припаркованных между построек автоматов и кораблей, а всё вместе — Город-Рой на Троянской точке Лагранжа позади Юпитера. [15] Очень позади, стоит отметить, 60 градусов по орбите. Юпитер оттуда виден как крупная звезда, и до него ровно так же далеко, как до самого Солнца. Где-то 6 астрономических единиц — то есть вшестеро больше, чем от Солнца до Земли. Впрочем, в романе орбиты сдвигались, и, очевидно, астероиды эти перед постройкой города скучили, но, всё-таки, представлять огромный шар поблизости не надо. Опять же спасибо Владимиру Романюку.

Самые большие здания были вырезаны в астероидах и унаследовали их героические имена: Патрокл, Приам, и первый среди великих — Эней, откуда и пошли окрестные посёлки. Неподалёку от Деифоба — знаменитый Лаокоон: вместо змей его сжимали путаные витки магнитных ускорителей, а посреди скопления сверкал огнями столичный астероид — Парис. [16] В английском виновник Троянской войны — полный тёзка нынешней столицы Франции. По крайней мере на письме.

Строения поменьше — совершенно одинаковые цилиндры — имён не носили, но нумеровались. В них обитали Инварианты. Даже не выделяясь внешне, некоторые жилые отсеки прославились: в номере 7201-м Кес Нэсрик создал первую матрицу расширения, а в номере 003 спроектировали Пятое Поколение — новую, с улучшенным контролем над нервной системой версию расы Инвариантов, вытеснившую впоследствии пращуров, как и было задумано.

Самые маленькие сооружения: карусельки, всяческие хрупкие метёлки, невесомые пузыри-сеточки, лёгкие, как паутинка на ветру — были "заселены" (за неимением лучшего слова) незнакомыми в остальной Ойкумене и весьма тонкими энергосущностями, весьма любимыми на самой молодой планете Солнечной системы — Деметре. Жилища Мыслеизваяний и Умосплетений имена носили замысловатые — сказывалось особое, Деметрианское чувство юмора. Например: "Работящая Бабочка", "Благотворное Глухоманное Сооружение", "Фатическое Сочленение", "Всеосвещающий светоч"…

Сколько проспал? Недолго, должно быть — город-рой ничуть не изменился. Со скульптур не сняли пламенеющие праздничные экраны, и маячки до сих пор отмечали гоночную трассу для солнечных парусников. Торжества продолжались. Трансцендентальность ещё не наступила.

Значит, спал меньше недели. Не исключено, что несколько часов. Не исключено, что он вообще не спал, и бессонно выстраивал с Аткинсом стратегию и тактику, что потом предпочёл забыть.

Фаэтон наплечной камерой взглянул на символьный столик, где лежала шкатулка памяти. Написано — воспоминания потерялись частично, и по естественным причинам. Нет. Не верится.

Замедляющая сила упала с пятидесяти g до сорока. Исполин дрогнул. Фаэтон словно услышал недовольный стон суставов и сочленений корабля, визг топливопогрузчиков под невероятным гнётом.

Но Одинокий Авангард Бывшей Гармонии отчитался с мостика, что антивещество к двигателям поступало ровно и без завихрений, несмотря на неоднородности в потоке топлива.

Адмирал Бэрд же доложил, что и с охлаждающими полями всё было хорошо. Пока шло сверхускорение, они, для уменьшения случайных субатомных движений, доводили температуру корпуса и основных несущих конструкций до абсолютного нуля, а сейчас обшивка "оттаивала". Процесс шёл послушно и с нужной скоростью — металл расширялся симметрично.

Ещё удар — будто палицей — сотряс звездолёт от носа до кормы на сорока тяжестях, потом на тридцати. На двадцати. Припеленавшее Фаэтона к трону капитана замедляющее поле испарилось россыпью медленно затухающих искорок.

От первого же толчка сердца Фаэтон заорал. Наноплащ разогнал кровь и прочие жидкости, пустил разряд по нервам. Лёгкие заработали снова, чего ошарашенный Фаэтон даже не заметил.

Пятикратная тяжесть. Можно, наконец, моргнуть и осмотреться не камерами, а собственными глазами. Мостик так выглядел ещё роскошнее — больше золота на палубе, больше света от энергетических зеркал.

Ноль. Невесомость. Дальше что? Что, чёрт возьми, происходит? Ему не нравилась невесомость. Рядом — опасность, а он к встрече не готов. В пустых руках зазудело. Захотелось схватить оружие.

По палубе прошла лёгкая дрожь — запустилась центрифуга, во внутреннем ободе которой находились все жилые отсеки. Мостик и остальные каюты дрогнули — они опрокидывались набок, полом в сторону от продольной оси корабля. Ранее отсеки были повёрнуты так, что ось корабля, и соответственно, линия тяги входила в пол отвесно. Теперь же притяжение нужно получать вращением.

Появилась центробежная сила, в половину земной тяжести. Силы Кориолиса необострёнными чувствами заметить было нельзя — достаточно велик диаметр кольца, объемлющего сотни метров палуб и систем жизнеобеспечения.

— Хозяин порта приветствует нас, — объявил Ганнон по-финикийски.

Хозяин порта — ссыльный? Нет же, он Нептунец. Существо племени отдалённого, хладнокровного, ни во что не ставившего указы Коллегии Наставников, да и остальные законы Внутренней Системы.

Сэр Фрэнсис Дрейк удивился:

— Он нас приветствует? Ей-богу! Корабль наш по всем размерам больше — мы их приветствуем, ибо весь их порт причалит к нам!

— Покажите, — сказал Фаэтон.

Ожило зеркало посередине и показало космос, где с заметной и невооружённому глазу скоростью вращалась внешняя окружность посольства Нептуна, сверканием напоминая венец, полный драгоценных камней. К центру притеснилось кольцо поуже, оборачивалось оно медленнее. Во внешнем ободе, в условиях сильного притяжения, близкого к притяжению на S-"поверхности" Нептуна, гостили Нептунские Герцоги, там же разместили причудливый слоёный нейроконструкт, называемый Думой. В микрогравитации центрального обруча жили Анахореты, вместе с Чадами Стужи — когда-то слугами, детьми и биоконструктами Нептунцев, но сейчас — полноправными партнёрами во всех начинаниях. Со временем всё так переплелось и смешалось, что Чад от родителей можно было отличить только по форме тела. Нашлось место и для отделения Думы, ратовавшего за обитателей спутников, хозяев внешних колоний и за тех Уединённых, которым довелось ютиться на кометах. Ганнон провозгласил: