Джон Райт - Золотая Трансцендентальность

Что она? Какими словами объяснить?

Физически — до элементарного простая, до бесконечности сложная совокупность мысли, обращающаяся и внутрь — на себя, и вовне — обнимая вселенную.

Неторопливые не отличались от поспешных.

Неспешно, на световой скорости, вести плыли из Занептунья через космические глубины, и несли в себе невообразимые комплексы мысли, ноуменальные узоры, живущие мысли. Танец душ прострачивал гобелен шириной с Солнечную.

Под огромными корпусами Софотеков — врытыми, стоящими на Земле и на других планетах, падающими по орбитам разных планет — измененьица проходили, квантовые величиной, и из них складывалась подавляющая часть Трансцендентальности. Не вся целиком, но всё же — межмашинные размышления составили льдистый, бурный океан, и в нём плавали неповоротливые айсберги живой мысли.

Но и ледник, и океан — вода. Так и с мыслью было. [77] Дословно несколько неправильно: "Но, как ледники в океане, всё было мыслью; все субстанции были одной". Вода — не мысль, всё-таки. Вода — одинакова: и когда стекает с талых льдин, и когда взмывает испарением, и когда ныряет ливнем, и когда, обернувшись через океан, снова намерзает на леднике. Всё было просто и понятно — как капелька, и так же непостижимо сложно, как танец миллиардов капель в гидросистемном кругообороте.

От Нептуна до Солнца мысль шла часами, днями — но Трансцендентальность не отличала это время от пикосекунд, за которые думы Софотеков проскальзывали через волновой барьер в домолекулярной электрофотонной решётке. Так же и сонное, увалистое мышление вязких-вязких человеческих мозгов — и величавая поступь нейроэлектрического заряда, и увесистые залпы от аксонов к дендриту — тоже партия в танце, тоже нить в гобелене, тоже течение в ясной Трансцендентальной пучине.

Все мыслили сообщно.

Словно растормошённый, но сонный ещё ребёнок, не готовый пока проснуться, Ум над всеми умами понял, что должен, должна, должно, должны прерваться ненадолго, и поднатужиться снова, через тысячелетие. Приобнять яркий свет вселенной — и снова не сомкнуть короткие пока пламенные руки. Остаться довольным, довольной, довольными лихостью попытки и удовольствоваться получившимся благом.

Недовыражения недостигнутого единства отражались гранёной замысловатостью снежинок в мириадах умов и объемлющих умов Единого Разума. Отражения истины — прозрения, понимания с новой точки зрения ясности восхитили Трансцендентальность, а растянутые по сходству — до непохожести неприменимой — частности, прикидывающиеся целым, потешили несуразностью — прямо как кривые зеркала ребёнка веселят. Но и в межзеркальной грызне игривой математики и поэзии возникали свежие, как только что выпавший снег, мысли, а старые знакомые — истины — показывались в новых проявлениях, как в маскарадных нарядах. Даже неполноценные изъяснения складывались друг с другом — подмечены бывали поразительные, неожиданные похожести — намёки на единый под разнообразием закон. Словно хрустальный колокольчик, заправляющий сестёр сладостью идеального тона, частные осколки истины заполняли звоном вселенную мысли.

Трансцендентальность осознавала Вселенную в целом — до элементарного простую, до бесконечности сложную. Она осознавала разом и мельчайшее, и величайшее, и объединяющее, и рознящее. В одном миге был виден и рост живого, и конец всего. В долгой, длинной эпохе была видна смерть — и перерождение Механизма Ничто, микросекундный распад дыры, тянущийся субъективными годами. И изменение разума — которое летоисчислением не измерить.

А перед смертью, распадом, концом Трансцендентальность задержалась. Ненадолго. Приостановилась, как на партию вечерней игры после рабочего дня. Повременила, как читатель на последней странице, не готовый ещё отойти, отложить книгу, вслушивающийся в последние отзвуки потрясённого воображения. Заминка пошла на всяческие мелочи — и, как ни странно, хлопоты эти участники Трансцендентальности считали её главнейшей целью.

Трансцендентальность, словно улыбаясь собственной близорукости, просмотрела деятельность за последнее тысячелетие, пролетевшее так быстро. Оценила все мысли и мечты рода механического — и, с запозданием, людского рода. Гармонизировала, улаживала, ставила первостепенное. Награждала добродетель пронзительным пониманием и карала зло пронзительным пониманием — поступок каждый был сам себе и карой, и наградой. Пролистала образы грядущего, уравновесила желания авторов с необходимостью, учла границы, неопределённость, затраты, оценила, рассудила — и с печалью выбрала одно. Понимая, что всё исполнится не так, понимая, что ошибиться с выбором — наихудший выбор, Трансцендентальность из будущих выбрала одно.

Наконец, в-четвёртых, Трансцендентальность осознавала, что каждый, каждая, каждое, каждые вспомнит её по-своему. Софотеки, масс-сознания, Чародеи, Инварианты, остальные люди получат по своему осколку правды — и обезобразят про себя осколки прочие, незнакомые.

Может быть, истина эта добавит миру гармонии, смысла, счастья, ума — может быть. В рамках закона и авторского права подрежут истины, обыграют, вплетут, обрамят, забудут — но вдруг это всё не зря? И в душах механических и человеческих больше станет, и Трансцендентальность вновь пробудится из тысячелетней спячки, встанет, и справится вселенную взлелеять, и зарастит разрыв между вещью и смыслом, между любовью-жизнью — и победой энтропии?

Зачем это всё? Думать же трудно.

Трудно. Но думать — лучше, чем ничего.

Трансцендентальность осознавала, как в Софотечестве запечатлеется. Софотеки вынесут строение, логику, поверхностный смысл — и оставят суть позади. Познакомятся, но не познают. Мудрецы-мудрецами — а Трансцендентальность, несильно-то и отличающаяся от обычного мышления Софотеков, их менее всего потрясёт, потому и вспомнят простаки эти меньше остальных. Жалко.

Вот что вспомнить суждено Разуму Земли:

Во мгновение уместились: и живой рост по космической пустоте — слепое, прекрасное вожделение большей жизни — и печальное, но уютное зрелище победившей энтропии, неизбежного конца всего. Горе существования рождало радость, а радость полнила горем.

Отчего радость? Оттого, что существовать лучше, чем не существовать.

Отчего горе? Оттого, что существование требует личности, а личность требует выделить себя в мире — и родить тем самым причины и следствия, боль и удовольствие, переживания и неосознанность. Существовать можно только с подоплёкой. Определённым быть. Конечным.

Конечному — конечный ход. Значит: счастье имеет конец. На обороте медали — конечность боли. Значит: никакая му́ка не вечна.