Джон Райт - Золотая Трансцендентальность

Ещё не поздно. Можно разминуться с тем будущим.

Что же выберет Неганнис?

Скромная, семейного круга Трансцендентальность предсказать — или решить — отказалась.

Из землян Высшую Трансцендентальность Гелий покинул последний — там он видел будущее. Своё будущее. Он стал центром внимания, обсуждения, осуждения — и восхваления. Время ради него шло.

В Трансцендентальном состоянии Гелий воспринимал себя не больше, чем поглощённый трудом мастер, или растворившийся в сенсорном экстазе человек — всё внимание Гелия уделялось мыслям, причём эти мысли продолжались сами по себе — так же своей жизнью, например, может зажить произведение искусства, или тесная дружеская болтовня. Раздумьями, словно Солнцем, Гелий грел мыслительные пространства, и его идеи, и полу-задумки подхватывали, доводили до конца, а потом передавали ещё дальше — и возвращались они ярче, чище, лучше, чем были: так же возвращали свои зеленеющие отражения к светилу полные жизни планеты, без которых Солнце — только лишь пустошь.

Каждый радовался своей лепте, и никто не приписывал себе всех заслуг — так же и мыслительная школа, и художественное течение, и научная область не имеет единоличного создателя, но и не забывает о сплотившихся в ней гениях.

На наваждённых балконах Солнечного массива Гелий стоял, спустя тысячу лет, в новом, немыслимом для прежней науки теле — кости в нём, благодаря сингулярным открытиям Второй Ойкумены, укреплялись нейтронием, а нервную систему питало подобное чёрной дыре сердце. В грядущее время само пространство научатся складывать, как бумагу — и этим оригами воспользуются учёные, художники, философы, и все немногие человекоподобные остатки.

Ведь через тысячу лет, когда война со Второй Ойкуменой только-только начнётся, мало кто, помимо Гелия, сможет позволить себе роскошь человеческого облика. Нынешнему, изобильному веку будущее покажется отлитым из свинца — падут пышности жертвой на алтарь выцветшей, военной нужды.

Каждым шагом, каждой мыслью граждане будущего будут обходить расточительность. Следующую Трансцендентальность проведёт новый Софотек, не существующий пока ещё даже в замысле — но имя его, без всякого сомнения, будет железное: Феррик.

Гелий взирал на пучки сверхускорителя, нависшие над фотосферой как златые мосты, как эстакады для света, и обнимали они солнечный экватор не раз, и не два, а широким множеством витков, и механическая мощь по атому вытягивала адамантиевые полосы.

Очами ещё на развитых чувств он ловил отзвуки призрачных частиц, прозирая насквозь то полные мраком полости, то вставший меж ними пряслами ослепительный свет. Гелий посмотрел ввысь — и увидел бесконечные башни орбитальных подъёмников, тянущихся порослью [89] Просто красивее "бобовых стеблей" звучит. против немыслимого солнечного притяжения — выше даже бывших орбит Меркурия и Венеры, где из "шляпок"-городищ распускались новые вышки, прошивающие систему до окраин — а эти вышки были выстроены не из нейтрония, а из энергии. Оные реки света добегали до ледяного пояса, до облаков Оорта, держа поистине огромные — больше планет — сферические корпуса Софотеков новой модели. Их писали субатомными частицами в совершенно ледяной толще охлаждённых до абсолютного нуля глыб-матриц — только в таких ледниках достигался совершенный, тесный, плотный порядок, необходимый для нового поколения мыслящих машин.

А свободной поверхности — благодаря оболочке башен — стало больше, чем во всей Золотой Ойкумене многократно. Доступнее воздуха стало место, а паче того стала доступнее энергия — ведь в сердцевины башен были заточены аманаты изобилия, сингулярные родники — невольный дар Второй Ойкумены. Гелий "видел", как его сыны, более отважные изводы отца — Икар и Беллерофон — встали у кормил стокилометровых золотых ладей, готовые сорваться в бездну, вослед за Фаэтоном, старшим братом, о ком вестей не доходило — ибо Фаэтон в странствиях строго блюл радиобезмолвие.

На каждом ковчеге был записан мир — дотошнейшая перепись умов-добровольцев, слепки душ и воспоминаний Золотой Ойкумены. Если вдруг обойдёт недруг защитные меры, и уничтожит Солнечную систему — она возродится по письменному образцу. (Если, конечно, хоть один корабль выстоит.) А Гелий того времени обратил органы чувств ещё выше — и услышал музыкальные ритмы, услышал математически выверенные разумные беседы не одного, но дюжин [90] Вообще scores, что значит "двадцаток". миров.

Правда, иные только прикидывались мирными — под покровом тщательно поддерживаемых воображением Софотеков жизнеподобных мелочей скрывалась ловчая яма. Придя на запах народа, воины Молчаливых встретят только лишь Аткинса. Целый выводок Аткинсов, готовых обрушить силу на нарушителей мира — и ждать такой возможности до скончания времён.

Но остаток — настоящий. Ойкумены с щегольскими именами — Серебряная и Ртутная [91] Ртуть по-английски — "шустрое серебро". , у Проксимы Центавра и у Вольфа 359; Бронзовая у Тау Киты, также известная как Орихалковая; Адамантиевая, грозно кружащая вокруг Сигмы Дракона — и повисшая в межзвёздной глуши Обноченная, [92] "Nighted." Чуть менее точно смыслом, но более — настроем будет "Полноночная". (Как прочту — "Нептунцы" — распускаюсь тут же, они странные, их устами что угодно городить уместно.) до искр суетливое детище Нептунцев.

И это только те, кто себя выдавал — с лихвой отчаянные, либо просто дураки. Упущенным промышленным шумом, хохотом потех и грохотом планетарных перестроек бросали вызов Молчаливым, манили, как маяком, к авангардам Солнечных народов.

Ещё больше миров затаилось — только что выстроенных, не готовых пока лицом к лицу встретить Молчаливых Царей.

В юности Ойкумены, подобно своему же недругу, полагались на тишину. Молчали веками — зрели, приготовлялись к первой Трансцендентальности, чтобы уже тогда развернуть радиомассивы, и всем окрестным звёздам пропеть свои научные победы и художественные подвиги. У каждой был свой Аткинс — отгоняющий Молчаливых трубными зазывами на бой. У каждой была своя Ариадна — приглашающая Молчаливых песней сладкоголосой, как у мифической Сирены, что предлагала Молчаливым покой и воссоединение с человечеством — ради чего достаточно лишь отказаться от безумия, от утомительной злобы похода на истребление.

К Гелию на балкон незаметно вышел Радамант в образе старшины Британской пехоты:

— Сэр! Скоро Софотек Феррик начнёт следующую Трансцендентальность. Окиньте взглядом прошедшее тысячелетие, милорд — устраивает ли вас будущее?

Гелий задумался.

— Какофилы распались — этим я доволен. Похоже, и без моего влияния не обошлось — всё-таки Неганнис, зачинщица этого сборища нытиков, отреклась от прежних взглядов и стала Лукрецией — моей женой (утолив, наконец-то, жажду богатства). Это обернулось хорошо. Вот только…