Анна Семироль - Офелия

Офелия попыталась покатать лошадь по воде, но та заваливалась на бок. Русалочка растерялась, оставила игрушку, сделала несколько кругов около неё. Оглянулась на Питера, словно прося помощи. Тот опустился на колени, положил ладонь на воду, показал, как она погружается, покачал головой и оскалил зубы: «нет». Потом повозил рукой по шероховатым плитам дорожки и покивал: «да!».

- Ты что – её понимаешь? – удивилась Агата, незаметно подошедшая к брату.

- Да, мы разговариваем, - важно ответил Питер. – Её очень легко понять, если хочешь.

Тем временем Офелия с лошадкой в руках доплыла до островка с гротами. Она бережно поставила игрушку на край бетонной площадки, снова обернулась.

- Ага, - кивнул Питер. – Ты всё правильно делаешь. Теперь повози её.

Когда деревянные колёса коня зашуршали по берегу островка, Агата пришла в восторг:

- Ой, да она смышлёная! Смотри – играет!

Она захлопала в ладоши, и этот звук напугал Офелию. Русалка оставила игрушку и с громким всплеском ушла под воду.

- Ну вот, - протянул Питер огорчённо. – Спасибо, Агата.

- Извини. Я настолько удивилась, что не смогла сдержаться. Не думала, что она такая… непримитивная.

- Да она умнее тебя. Просто в её мире нет того, к чему привыкли мы. Вот я и знакомлю её с разными предметами, - гордо заявил Питер. – А папа её всё на подзыв тренирует. Будто она собака. А Офелия умеет играть, удивляться, у неё есть эмоции.

- Она так страшно открывает рот, будто готовится прыгнуть и отхватить тебе руку, - призналась Агата, поглядывая опасливо на водную гладь.

- Она так улыбается, - с укоризной произнёс брат. – Больно нужно ей прыгать и кусать, сама подумай. Кто к ней с добром приходит, того она с добром и принимает.

Питер посадил пупса у ограждения и повернулся к сестре:

- Не говори родителям, что мы играем. Если нам это запретят, Офелия останется совсем одна.

- Пит, я боюсь, что… - начала она тоном мамы.

- Выключи взрослую, - устало попросил мальчишка. – Она просто хочет с кем-нибудь дружить. А ваши идиотские страхи всё портят. Я тоже был дураком и боялся. И никому не было при этом хорошо. Ни мне, ни ей. Страх заставляет людей делать то, о чём они потом будут долго жалеть. Если не станут мерзавцами, поддавшись страху и наплодив монстров внутри своих голов. Офелия такая же, как ты и я. И её не бояться надо, а учиться понимать.

Агата прищурилась, пожала плечами.

- Папа в курсе твоих странных взглядов?

- Нет. Папины монстры старые и сильные, ещё с войны, - вздохнул Питер. – И взрослые никогда не слушают детей. Думают, что мы глупее. А глупый не тот, кто мало знает, а тот, кто слушает монстров в своей башке и всё понимает наоборот.

Агата взъерошила ему волосы, ткнула пальцем в кончик носа. Необидно, просто играючи.

- Вот станешь взрослым – забудешь все свои теории, - проговорила она назидательным тоном. – Будешь думать совсем иначе.

- А я постараюсь не забыть, - сказал Питер и сел на скамейку.

Сестра хотела что-то снова возразить, но тут над садом разнёсся крик миссис Палмер:

- Питер! Питер, срочно сюда! Бегом!

Мальчишка вздрогнул, испуганно моргнул. Щёки вспыхнули ярким румянцем, затем побледнели. Он вскочил со скамейки и неуклюже потрусил туда, откуда слышался мамин голос. Агата пробормотала себе под нос: «Интересно, что он такого натворил?» и пошла следом за братом. У кустов, где ведущая к пруду каменная лестница превращалась в дорожку, девушка оглянулась.

Русалка увлечённо катала по берегу островка деревянную лошадку, усадив на неё пластмассового пупса.

Офелия (эпизод двадцать первый)

Конни Беррингтон заметно нервничала и не выпускала сигарету изо рта, а молодой рыжий полисмен был растерян и, похоже, напуган.

- Миссис Палмер, - неуверенно обратился он к матери Питера. – Понимаете, ситуация очень серьёзная, я прошу вас помочь нам. Вас и вашего сына. Питер, вы же с Йонасом были друзьями?

Слово «были» ударило неожиданно больно. Питеру стало так страшно, что он схватился за мамину руку. «Были». Так говорят, когда человека уже нет. Нет человека – нет и дружбы, потому «вы были друзьями». Питер крепко-крепко зажмурился, стараясь отогнать от себя это страшное слово, не допустить и мысли о том, что с Йонасом что-то могло случиться.

«Йонас в порядке, - твердил он про себя. – Он в порядке, он живой, ему ничего не угрожает. Ничего не могло случиться»

- Почему «были»? – сухо спросила Оливия Палмер. – Что произошло? Кто дал вам право разбрасываться такими словами при ребёнке?

- Он пропал, - произнесла Конни, буровя миссис Палмер тяжёлым взглядом. – Констебль Хоран уже сказал вам.

Хозяйка дома, стоящая у ворот, отступила на шаг назад, сделала приглашающий жест:

- Давайте пройдём в гостиную. Я налью вам чаю.

- Я бы предпочла не тратить время на чай, - ответила тётка Йонаса.

Питер смотрел на неё, и ему хотелось орать: «Это вы во всём виноваты! Вы его ненавидите! Он уже давно хотел уйти!», но страх и разгорающееся чувство собственной вины приказывали мальчишке молчать. Полисмен склонился к лицу Питера и ещё раз спросил:

- Ты же его друг, так?

От него пахло табаком. И нечищеными зубами. В молодом человеке и то, и другое было одинаково противно. Питер сглотнул, отстранился.

- Мы друзья, - ответил он и добавил: - Но я ничего не знаю.

- Йонас подрабатывал у нас садовником, - вмешалась мама. – Последний раз приходил помочь мне больше недели назад. Больше я его не видела.

Питер не знал, что сказать. Ему хотелось только спрашивать, требовать, трясти взрослых за руки, выбивая те ответы, которые успокоят, убедят его в том, что всё хорошо. Что ничего не случилось.

- Питер, пожалуйста, - тётка Йонаса каждое слово произносила настолько чётко и вежливо, будто не двенадцатилетний мальчишка перед ней стоял, а как минимум Его Величество Георг Восьмой. – Скажи, когда ты видел его последний раз?

Отвечать не хотелось. Питер слишком хорошо помнил, как уходил в тот день с ручья. Бежал, стиснув зубы, толкая перед собой тяжёлый велосипед. И ругал последними словами двух дураков, которые не достойны были называться друзьями. И когда обернулся – единственный раз! – увидел, что Йонас стоит на тропинке и смотрит ему вслед.

От стыда горели уши. Как он мог так обойтись с друзьями, как?

- Питер, ты очень нам поможешь, если ответишь на простые вопросы, - снова обратился к нему полицейский.

- В субботу, - еле выдавил мальчишка; язык во рту был как деревянный, слова рождались с трудом. – На ручье.

- На каком ручье? – констебль Хоран достал из кармана блокнот и карандаш. – Расскажи, пожалуйста, во сколько это было?

Питер оглянулся на маму, безмолвно прося защиты, а потом подумал: «А чем она может мне помочь? От чего защитить? Я обидел своих друзей, я сам виноват. И Йонас пропал… Мама не поможет».