Эмили Сувада - Этот жестокий замысел [litres]

– Именно это сейчас случилось с тобой? – спрашиваю я. – У тебя был… инсульт?

Мато кивает:

– Только маленький.

– Микроинсульт?

– Я в порядке.

Анна закатывает глаза:

– При мне это случается уже второй раз. В прошлый раз, на Аляске, он провалялся в отключке три дня. Никто не мог понять, как его разбудить.

Мато пожимает плечами:

– Зайти далеко очень просто. Дробление вызывает привыкание. Трудно жить в одном измерении, когда знаешь, что можешь разделить свой разум на столько частей, на сколько захочешь. Это чувство невозможно описать.

По коже бегут мурашки. Я оглядываюсь через окно на дым, поднимающийся от разрушенных дронов. Что-то разрастается внутри меня, давит на чувства. Что-то слишком непонятное и неопределенное, чтобы выразить это словами. Я чувствую, что делала это раньше – носила манжету и использовала имплант. Я или, по крайней мере, Цзюнь Бэй разделяла свой разум. И часть меня отчаянно хочет сделать это снова.

Это желание настолько сильное, что пугает меня, поэтому я и не уверена, что оно мое. Кажется, оно исходит от той части разума, которая убила солдата в лаборатории и сейчас заставляет грызть ногти. Из океана воспоминаний, запертого внутри меня. Коул сказал, что мне нужно научиться его контролировать, прежде чем он начнет контролировать меня, но я уже чувствую, как поводья пытаются вырваться у меня из рук.

Мне еще предстоит разобраться во множестве вещей. Понятно, что манжета и имплант – это оружие, и уж точно не Лаклан дал их Цзюнь Бэй. Мато прав – такие «игрушки» не дают заключенным.

Но если Цзюнь Бэй не удерживали взаперти полгода после ее побега, то что она тогда делала?

Я смотрю через лобовое стекло на город, надвигающийся на нас. Не знаю, почему Цзюнь Бэй оказалась в Энтропии, и не понимаю, как это связано с Лакланом, но собираюсь это выяснить.

Мато показывает нам путь, и мы сворачиваем от сельскохозяйственных полей на старую грунтовую дорогу, которая ведет на перевал между двумя холмами. У подножия горы городских зданий намного меньше, и это в большинстве деревянные лачуги. Они стоят близко друг к другу и взбираются вверх по склону, а их крыши напоминают лоскутное одеяло из пластика и стали. Над ними возвышаются небоскребы, находящиеся чуть выше по склону горы, между ними виднеются извилистые улочки. Дорога скрывается в расщелине скалы, и мы въезжаем в грубо вырубленный тоннель, достаточно широкий, чтобы по нему мог проехать грузовик.

– Почему мы спускаемся под землю? – спрашиваю я. – В одном из воспоминаний я видела Лаклана у окна, из которого открывался вид на пустыню. А значит, он был в одном из зданий города.

– Лаборатория Регины в бункере, – объясняет Мато. – Она ждет тебя там. Если она согласится нам помочь, то мы тут же отправимся обыскивать здания на поверхности. Возможно, она даже даст нам машины и людей. Но сначала нам нужно увидеться с ней и определиться, где мы будем жить все это время. Это общественная площадь, и здесь есть квартиры, которые мы сможем занять. Отсюда легко можно добраться до любой части города.

Я всматриваюсь в небоскребы и дома на склоне горы, пока мы въезжаем в тоннель, освещаемый желтыми огнями, которые в едином ритме скользят по капоту. Каждые несколько минут дорога расширяется и сбоку появляются огромные парковки, освещенные люминесцентными лампами и заполненные различным транспортом.

– Давай сюда, – говорит Мато и указывает на одно из таких ответвлений.

Леобен сбрасывает скорость и сворачивает в пещеру, заполненную машинами. Некоторые из них покрыты пылью и пеной, а значит, тоже приехали с рынка. Мы паркуемся рядом с пикапом, у него помята дверь и разбито стекло. Прижав руку к ребрам, Мато медленно распахивает задние двери и вылезает наружу. Я подползаю ближе, хватаю рюкзак и следую за ним. Остальные тоже не отстают.

– Нам необходимо пройти через шлюзы, чтобы попасть внутрь, – говорит Мато. – Не волнуйтесь, это просто душевые.

Он показывает на ряд дверей в стене, над которыми нарисованы символы шлюзов. Они не похожи на «Мойку и обдув» в «Хоумстейке», а гораздо меньше и не такие навороченные.

– Увидимся на той стороне, – говорит он. – Я предупрежу Регину, что мы идем.

Я закидываю рюкзак на плечо и иду к одному из шлюзов, но Анна хватает меня за руку.

– Куда собралась? – спрашивает она. – Первое, что ты делаешь, оказавшись в этом месте, уходишь в одиночестве? Если не забыла, у тебя в черепе все еще есть маячок. И Лаклан знает, что ты здесь. Тебе нужно быть осторожнее.

– Ох, верно, – чувствуя, как неловкость скручивает тело, вздыхаю я и позволяю ей утянуть меня за собой.

Я оглядываюсь на Коула и Леобена, но они направляются к дверям на другой стороне парковки.

– Давай дождемся, когда один из них пройдет процедуру, чтобы тебя встретили с другой стороны, – говорит Анна, вставая в одну из длинных очередей. – Тебе не стоит оставаться одной, пока мы здесь.

– Хорошо, – бормочу я, а затем снимаю рюкзак и ставлю его между ног.

Анна поворачивается ко мне и скрещивает руки на груди:

– Это место выглядит старым.

– Это же бункер, верно? – спрашиваю я. – Как он может быть старым?

В «Картаксе» открыли вирус гидры только тридцать лет назад, примерно в то же время, когда был изобретен генкит. А Мато рассказывал, что это был один из первых вырытых бункеров.

– Вообще-то да, – говорит Анна.

Она расчесывает пальцами свой длинный светловолосый хвост, вытряхивая кусочки пены, и морщится при этом. Дверь открывается, в маленькую ослепительно-белую душевую заходит женщина, которая тоже была на рынке, а затем дверь с щелчком закрывается вновь. Анна смотрит на меня сверху вниз, подняв одну бровь:

– Вижу, вы с Коулом снова вместе.

Я нервно скребу пену на коже, старательно избегая ее взгляда. Мне до сих пор не известно, о чем они разговаривали с Коулом, но ее явно не обрадовала новость, что мы снова вместе.

– Мы еще пытаемся разобраться.

Она стонет и откидывает волосы за спину.

– Он перестает здраво мыслить, когда дело касается тебя.

Я прищуриваюсь:

– Что ты хочешь этим сказать?

Она смотрит на меня таким суровым взглядом, что мне хочется сбежать подальше.

– Ты даже не представляешь, как сильно его обидела. И не видела, что с ним было после твоего ухода. Я боялась, что он просто не переживет этого. Он почти не ел, почти не спал. Разрешил Лаклану проводить над собой любые эксперименты: вскрывать, загружать экспериментальные коды. Его перестало что-либо волновать.

Я опускаю глаза:

– Я не знала, что все было так плохо.

Анна упирает руки в бока:

– Или, может, тебе просто было плевать? Ты стала его единственным смыслом существования, а потом просто исчезла. Мы с Ли не сводили с него глаз, чтобы убедиться, что он ничего с собой не сделает. Ли даже присоединился к программе тайных агентов, чтобы присматривать за Коулом, хотя должен был стать кодировщиком. Нам с ним пришлось собирать Коула по кусочкам после твоего ухода.