Тима Феев - Йонтра

Устроившись в своем плетенном из морских лиан кресле, он облокотился на свой, почти знаменитый уже мраморный стол, который сейчас оказался неожиданно теплым. Да так там и замер, вглядываясь в туманную хмарь, что повисла над океаном. Эта серо-белая пелена простиралась над водой насколько хватало глаз. От горизонта до горизонта. Впрочем, сегодня даже само понятие «горизонт» несколько размывалось и не могло быть уже в точности применено к тому, что он видел. Ведь всего в нескольких сотнях орров от берега волны и туман совершенно сливались в единую воздушно-водяную взвесь, в которой почти ничего нельзя было разобрать. Скит посмотрел прямо перед собой. По мраморной поверхности стола скользили то в одну, то в другую сторону подгоняемые ветром крупные дождевые капли. А ветер задувал их порывами прямо на него, обдавая незадачливого йонтру мелкими, прохладными брызгами. «Ух, как дует», — на этот раз уже просто подумал Скит. После чего стал водить кончиком щупальца по поверхности стола, собирая эти капли. Занятие это оказалось неожиданно увлекательным, и он сам того не заметил, как погрузился в воспоминания.

Но дождь не утихал. Налетая сильными порывами, он в конце концов все же вывел совсем было застывшего словно каменное изваяние йонтру из состояния легкого оцепенения и буквально заставил того подняться с насиженного и пригретого уже места. «Странное чувство, — подумал Скит, — вот вроде бы и не холодно совсем, и дождь вполне себе по-летнему теплый, а долго засидишься, и все, мерзнуть начинаешь. Правду говорят, что в такую погоду легче всего простудиться. Уж больно коварная она».

Слева от него простирался дикий лес, который по мере сужения песчаной полосы подступал к воде почти вплотную. Плавно-шевелящиеся лианы стали доставать до Скита своими длинными протокорнями. Но едва дотронувшись до его щупалец, отчего-то вздрагивали и, шурша мокрым песком, потихоньку уползали назад в темноту. Зверей видно совсем не было. Они не были такими романтиками, как Скит, и «размышляя» более прагматично, предпочли сегодня остаться в своих норах, дуплах и гнездах. В дикой природе все было куда более сурово, чем в жизни разумных существ. Одна малейшая ошибка или неосмотрительность могла стоить тебе не только здоровья, но и самой жизни. Там не было места для праздной сентиментальности.

«И все же хорошо, что мы, йонтры, разумные, — начал размышлять Скит. — Мы можем себе позволить, и именно из-за этого, кстати, вот так просто мечтать, гулять под дождем, да и вообще вести себя, как нам заблагорассудится. Всегда мы можем рассчитывать на экстренную помощь, если с нами вдруг что-то произойдет. Больницы у нас есть, службы спасения, школы, научные лаборатории, суды…» Тут Скит осекся, да так резко, что аж остановился. «Мдам-льк, суды. Но ведь если у нас есть суды, то есть и тяжбы, и преступления, и обвинительные приговоры. И тюрьмы». Тут он снова посмотрел в сторону леса. Там дождь не так бушевал, как на открытом пространстве. Скапливаясь на листьях и ветвях деревьев, стекая затем по ним вниз, он уже не представлял из себя ту неудержимую стихию, которая иногда даже Скита — а он был вовсе не слабым — сбивала с намеченного пути. «А ведь действительно, там-то у них, пожалуй, и потише будет, — продолжил он размышлять, — и, кстати, не только во время дождя. Звери хотя и случается, что ранят или даже убивают друг друга, но все же и не доходят при этом до такого, как мы, разумные. Ведь таких кровопролитных войн в этой, так называемой, дикой природе, вообще не бывает. У нас же все наоборот. Мелких конфликтов мало, на что у нас суды и есть, но зато потом, „когда можно“, мы уже не мелочимся».

Далее по пути его продвижения песчаная полоса совсем сужалась, и лес подходил вплотную к воде. Скит остановился. «Ползти или не ползти», — крутилось у него в голове. Но повинуясь давно приобретенной привычке к решительным действиям, он упрямо, слегка выставив вперед два щупальца, двинулся дальше. Ему даже пришлось залезть по пояс в воду, поскольку пробраться меж сплетенных в невообразимые узлы лиан было решительно невозможно. «Вот она, вода, — на этот раз уже не то чтобы подумал, а как-то почувствовал Скит, — родная стихия. Что может быть лучше и приятнее тебя». И действительно, вода, как это, наверное, бывает лишь при дожде, была на удивление теплой. Она согревала щупальца Скита и успокаивала его. А он, вдруг поддавшись какому-то резкому и неудержимому порыву, взял и плюхнулся со всего размаху в шумный и бурлящий океан. И это был конец. Той, прибрежной жизни. Там, на берегу, он был совсем другим Скитом. Немного неповоротливым, иногда ворчливым и весьма требовательным к своим студентам. Здесь же он был по-настоящему дома. Сильный и ловкий, могущий проплыть до ста тысяч орр всего за один день. Не обращавший внимания на всякие житейские мелочи, целеустремленный и лишенный каких бы то ни было сомнений. И пусть тот дом, в котором он постоянно жил, ел и спал, находился на берегу, все же древние инстинкты давали о себе знать. Иногда необоримо. В такие дни Скит, сославшись то на недомогание, то на какие-нибудь искусственно выдуманные дела, сбегал с университетской кафедры и тихонько, чтобы никто не видел, заныривал под воду. Сейчас же он явно наслаждался. Плавать в дождь, когда на поверхности бушует стихия и дует пронизывающе-холодный ветер, было невообразимо приятно.

Но нужно было двигаться дальше. Сегодня, и сам даже не зная зачем, он наметил себе цель — добраться до узкого каменистого перешейка, что соединял побережье с небольшим необитаемым островом, который находился примерно в пятистах оррах от берега. Его и сейчас было хорошо видно. Весь покрытый густым лесом и напрочь лишенный прибрежной полосы, он нависал над водой сумрачной туманной тенью. О его берег, значительно более крутой, чем тот, рядом с котором сейчас плавал Скит, разбивались набегавшие океанские волны. А ветер, закручиваясь в вихрь от столкновения с кронами деревьев, срывал и уносил с них пену, разбрасывая ее по поверхности воды то шлепками, то распыляя веером. Это была настоящая стихия, отчего Скит, некоторое время наблюдавший за всем этим, невольно поежился. Но как же все это было прекрасно! У него даже появилась мысль, а не доплыть ли до этого острова, вот прямо так, напрямик? Однако он все же отказался от этой затеи, памятуя о том, какие мощные водовороты иногда таятся в этих внешне совершенно безобидных заливчиках.

Наконец лес стал отступать. И песчаная полоса, еще несколько орр назад совершенно пропавшая, появилась снова. Далее она только расширялась. Скит выбрался на берег. Уже из действительно полусонного состояния теплой расслабленности и покоя он попал на территорию, где властвовали ветер, дождь и холод. Впрочем, дождь сейчас уже совсем заканчивался. Вот только от этого было ни капельки не легче. Сильнейший ветер обдувал его вместе с одеждой, целиком, не оставляя мокрому йонтре ни малейшего шанса на то, чтобы согреться. Скит начал злиться. На себя. «Вот чего это мне взбрело в голову ползти куда-то в такую погоду, — ворчал он. — Ведь все уважающие себя йонтры сидят сейчас дома. Или, на худой конец гуляют, но только так, совсем чуть-чуть. Всего лишь для того, чтобы немного подышать свежим воздухом или размяться. И уж одежда у них точно сухая. И плащи они носят до самой земли, и накидки. А я что? Романтика — романтикой, но ведь голову-то терять, наверное, тоже все-таки не стоит. А ведь мне еще, — тут он посмотрел туда, где предположительно находился его дом, — и обратно нужно как-то доползти».