Владимир Лизичев - Москва — Маньпупунёр. Том II

Как кричал майор-особист, как вбежал санинструктор батальона и дежурный из числа выздоравливающих бойцов, их на тот момент было целых два, койки из палаты вынесли в коридор, он не слышал. Как не слышал уже того, что санинструктор звонил беспрерывно в гражданскую скорую и медсанбат бригады, а там, как всегда, в подобных экстренных случаях, никто не отвечал. Ничего он этого не слышал, душа его на время покинула бренное тело и отдыхала где-то вдали от злого и страдающего мира дольнего.

Поиски логики, как правило, приводят к алогичным решениям, но в этом тоже есть своя логика. Логика второго порядка!

Анастасия, как мы помним, сорвалась на митинг в поддержку тех, кто против засилья голубой арт. культуры, что организовывали — «Наши» на Плешке, как её звали те, что там учились, да все больше старые москвичи со своим эзоповским подходом к обозначению известных мест столицы.

Одно время Плешкой называли также площадь перед Большим театром, но спустя шестёрку десятков лет, оно отошло уже окончательно к узкому и длинному пространству между фронтоном здания Российского экономического университета им. Г. В. Плеханова и дорогой.

С двух других сторон, слева от проезжей части Стремянного переулка — зданием современной постройки, на первом этаже, которого располагалась «Венская кофейня». Справа четырёхэтажным когда-то видимо жилым домом, а ныне непонятным зданием, где на первом этаже когда-то в начале нового века был неплохой ресторан, остальные этажи пустуют, видимо ждут своего арендатора или строителя.

Решив, что на митинг, тем более молодёжный добираться на машине Порш — не комильфо. Она доехала на метро до Серпуховской и уже оттуда влилась в узенькую цепочку молодых людей, вышагивающих в сторону Плешки, которые, как и она купились на рекламу, либо должны были там присутствовать по необходимости.

Народ подтягивался, уже от Вознесенской церкви красного окраса, слышны были бульканья и громкие хрипы мощного мегафона, закреплённого на микроавтобусе «Хёндай», рядом с огромным рекламным экраном. Тот, вознесённый на толстой металлической трубе до высоты чуть ли не третьего этажа, то демонстрировал красоты капиталистического рая в турецкой Анталье. На фоне башни Хыдырлык полуголая красотка зазывно подмигивала, дескать, жду не дождусь уже, устала.

То экран сурово чернел, видимо намекая на экономические перспективы российской экономики. Кадры которой, её золотой фонд, ковались прямо здесь, но частично смывались затем за границу, на места, обеспеченные деньгами родителей, где вся эта наука — от анг. Economics была никому не нужна, там жили по другим законам, весьма недурственно описанным К. Марксом. Либо пытались устроиться в России, но и здесь не могли никак сориентироваться между неизученными ранее теориями доктора Бюджета Распилова по учебнику «Чиновник — 2000 и далее» или практическим рекомендациям профессора Сильвестра Смотрящего, фундаментальный труд которого «Отжим экономики предприятия» пользовался непреходящим спросом.

Молодой мужчина лет двадцати пяти — может чуть более, который, видимо, являлся главным на этом мероприятии, в цветастой майке российского триколора, то смотрел на часы, то провозглашал нелепые речевки в микрофон гарнитуры на длинном проводе.

Рядом с ним, крутился, тусовался некто по прозвищу — Торч (torch — англ. факел, горелка), в последнее время его часто можно было увидеть по зомби-ящику на различных сборищах неформалов. Вокруг стояли, переговаривались человек семьдесят, судя по всему из одного коллектива студентов, как она догадалась той же Плешки, младшего курса, наверное, бюджетники со всех потоков, по каким-то причинам оставшиеся в Москве на летние каникулы.

Отдельными могучими кучками по два, три человека, в основном девушки, стояли представители других штатных молодёжных объединений и ВУЗов Москвы, ещё человек тридцать.

Такие же карнавальные видом, штатные эму, байкеры, готы и мажоры толкались и смеялись рядом с главным. Настя расслышала его имя Михаил. Потом, одна из девиц, вся украшенная забавными тату назвала его фамильярно Моня. Этот гнусавый голос, был способен любому убить хорошее настроение.

Картину дополнял стяг, торчащий из микроавтобуса, транспарант с надписью — «Наши», натянутый наискось по кузову машины, стопка флагов, прислонённая к открытой дверце кабины, где сидел водитель, привычный ко всякому буйству молодёжи.

Несколько фирменных транспарантов с лозунгами от тривиальных «Голубые не пройдут» до вполне недурственных — «Голубому я не дам, пусть он катит в Роттердам!» были на руках. Да ещё, по углам площадки, стояли по два омоновца, в полной экипировке, но без щитов. Само собой, как уже стало традицией, под кино- и видео- камеры планировали сжечь чучело худющего голубого. Это стало понятно из того, что рядом с чучелом стоял человек в форме МЧС с большим огнетушителем.

Из представителей СМИ были всего трое, увешанных фотокамерами и различными гаджетами, судя по всему штатные — от ЕДРО, ЛДПР и КПРФ, остальные как представлялось, должны были вскоре подтянуться. Видимо были и иностранные журналисты, во всяком случае звучал английский американский.

Аппаратуры, сцены и самих артистов, групп, которое были заявлены в инфоре по Инету, и тем более «голубых» засильников не было, да и как стало ясно — не будет. В лучшем случае споёт акапелло Хор казачьего полка Одинцовского района МО, или выступит артист циркового жанра с карточными фокусами от профессионалов из Бутырки.

Уже собираясь покинуть, этот праздник серых сердец и совершенно ничего для себя за десяток минут не уяснив. Какой такой арт. притесняют эти страшные голубые в её родном городе, она тихо пошла в сторону Храма. С тем чтобы, не доходя до него, всего-то тридцать метров, свернуть направо.

Усиленная группа захвата, предупреждённая о возможном появлении объекта и готовая принять её прямо на светофоре за поворотом, в машину, начала движение. Раньше её не трогали по причине, возможных контактов с Неизвестным и Арсатом. Теперь стало ясно, пора.

В этот самый момент, когда она проходила вблизи Михаила, от того шёл запах аромата дорогого одеколона, её окликнули и бесцеремонно прихватили за плечо. «Девушка, Вы Мориса Тереза (Московский государственный лингвистический университет, бывший Московский государственный педагогический институт иностранных языков имени Мориса Тореза)?».

Когда повернулась, на неё сверху смотрели смеющиеся глаза симпатичного парня в футболке, с объёмным изображением Альберта Эйнштейна, язык, высунутый чуть не ей в лицо, был так натурален, что она невольно отодвинулась, но шутку оценила и ответила в том же ключе — «Нет, я Лумумба Патриссия!».