Владимир Лизичев - Москва — Маньпупунёр. Том I

По-ехали-или. Сначала легко удалось сосредоточиться и отключить все мысли кроме одной — проскочить некий барьер, потом пошло с трудом. Вязкая мгла окутала сознание, её пришлось прорывать несколько раз. При каждом прорыве, пробое такого препятствия он как бы раздваивался. Одна часть сознания ощущала себя, все также расслабленно сидящей в глубоком кожаном кресле в комнате, другая куда-то неслась. Правда видел он себя как бы со стороны, точнее всего и сразу со всех сторон. И снаружи и изнутри и сверху и сбоку, но это не наслаивалось, не мешало восприятию. Этакое многоплоскостное видение.

Парадокс — сознание было уже готово к такому восприятию действительности. Прошу извинения за вульгарщину, но выражение «глаз на попу натянул», в какой-то мере может охарактеризовать данное состояние касаемо многомерности окружающего пространства (отличие лишь в том, что это — сотни глаз везде).

Другая часть ощущала мощную подпитку и помощь Виталия и упорно куда-то летела, неслась с бешеной нечеловеческой скоростью, скоростью запредельной и пугающей. Слегка мутило, но ясно было сразу и точно, что это не спиртное, а следствие каких-то новых состояний организма.

Цель была сформулирована изначально высокая космическая, соответственно случаю и темам беседы, но не зажата рамками смысла и звучания слов, а скорее явлена желанием увидеть ту первооснову родной Земли, её своеобразную эманацию, прообраз, дух или душу.

И вот в тот миг ли, вечность, что в данном случае все есть время, а его мера — энергия, масса, скорость. В тот самый миг, когда показалось, что дальше ничего — пустота. И сразу же из ничего и целиком возникла картина Другого мира.

Время остановилось, его не было, была «чччернотааа», ни одной звёздочки не светило, но все было видно. Ничто в этом мире не двигалось или двигалось, но так медленно миллиметр/микрон за миллион/миллиард лет, ещё медленнее. Но откуда-то изнутри, не голос, а просто ниоткуда сразу было известно, что этот мир по-своему жив.

Слева чуть ниже линии воображаемого горизонта, далеко и одновременно вблизи на огромном каменном блине, почти правильной эллипсовидной формы, размером возможно с галактику малой величины, относительно размеров чёрного мира, на самом краю блина сидела спиной молодая женщина совершенно голая.

Иссиня-чёрные густые и прямые волосы её спадали до середины ровной спины. Жёлтый цвет кожи блестел в темноте и поджатые к груди колени скрывали острую грудь с чёрными сосками. Она также была видна со всех сторон/плоскостей и сразу вся, фигура более всего соответствовала представительнице Малайзии, Шри-Ланки или Индонезии, ещё такие фигуры встречаются у некоторых индианок на высокогорье в Перу. Крепкое тело, короткие плотные руки и ноги, невысокий рост, заметный живот. Красавицей, её по меркам ХХ века, при всем желании было не назвать. Но, черт возьми, она была прекрасна той красотой женщины, которая не зависит от пропорций 90х60х90, а проистекает от общей завершённости и пропорциональности, какой-то пусть не понятной целесообразности всех чресл, была она такая вся гладкая, ровная, без родинки, грамма лишнего жира и вообще ничего лишнего в ней не было.

А главное, она знала, что на неё смотрят, её видят, но никак не реагировала. Время остановилось. Лицо, тоже скорее индейское, абсолютно правильное с большими фиолетовыми глазами выражало спокойствие и непомерную грусть.

Кто она была, как её звали, почему оказалась заточенной на гигантском каменном тёмном эллипсе в этом чёрном мире, было совершенно не понятно.

Кроме бесконечной бездны мягкой черноты, чудовищного по размерам каменного блина и девушки ничего не было, да точно не было, и от этого стало — одиноко и тоскливо. Плохо было отчего-то.

Ощущение чуждости и неприятия человеком этого мира осталось в памяти Серова на всю жизнь и, никакие химиотерапии добрых лекарей айболитов, не смогли затем выдавить эти воспоминания.

Много позже ему казалось, что чуть в стороне от того места и ниже, где сидела девушка, из каменной глыбы вниз на тысячи миль бесшумно срывался застывший водопад такой же чернильной чёрной воды или другой какой жидкости.

А волосы беглянки едва-едва в одном месте искрили, но абсолютной уверенности в том, на самом деле уже не было. И ещё он знал, где-то в другом мире раньше её жёлтая кожа еле заметно, изнутри светилась.

Тут дошли оттуда-то сбоку звуки голоса Виталия, он настойчиво и встревожено, призывал возвращаться, все закрутилось и понеслось в обратку. Опять мутило и чуть не вырвало, весь покрылся потом.

Всё — дома, хотя, что есть дом после таких полётов. Время вернулось вспять, или в шесть.

Посыпались, как горох, вопросы Виталия и Тима одновременно и перебивая: — Что загадал? Где был? Что видел? и т. п. и т. д.

Ты был в отключке с полчаса. Ну, рассказывай, не тяни кота за помидоры.

Оба, это было написано на их лицах, измучавшись в ожиданиях, ждали его рассказа — что там за гранью неизвестного и неведомого. Тим поскольку для него это было что-то похожее на фокус-покус и опля — чудо. Виталий же, как человек, прошедший длинный путь тренировок, разочарований и редких успехов, с известной долей зависти и недоумения к юноше, которому так легко всё удалось. А он это понял точнее, увидел по мимике лица, подёргиванию мышц беспокойного тела. Ещё было ощущение чуть уловимого толчка при переходе, это встряхивание он знал по собственным опытам.

Саша минуты четыре ошарашено молчал и приходил в себя, а потом очень коротко, без эмоций рассказал об увиденном в своём путешествии, опустил детали и вообще постепенно расстроился, будто выдал чужую тайну, тем более о женщине. Скомкал дальнейший ход визита, не допил, извинился за плохое настроение.

Нет, чувствует он себя — «хорошо».

И быстро собравшись, уехал домой один.

После того случая о своих путешествиях по другим мирам он никому не рассказывал, а обсуждения в компаниях таких тем избегал. Но зато перечитал кучу литературы на эту тему, пытаясь найти информацию, понять, что тогда с ним произошло, да и было ли, а то может всё это ему привиделось?! Или это было внушение?

Сколько таких душ бродит по этому миру? Ау!

Хамсин принёс пыль из Сахары, которая, закрыла Солнце. Неужели она проделала путь в тысячу фарсахов только для этого?

Ночью, когда психи из палаты №3/3 и другие болезные пребывали кто в беспамятстве, кто жуткой боли, кто в сладких снах о воле, в Москве случился шторм. Он налетел неожиданно, где был Гидрометцентр? Извечный вопрос.