Илона Вандич - О чем мы никому не расскажем

— Да! — кричала Санча. — Одни таблетки на другие! И сейчас мне ещё лучше!

Она закружилась на месте, Кирилл поймал её крепко-крепко, и она смотрела прямо ему в глаза своими, нездешними.

— Мало! Мне без них всего мало! И когда тот козёл отнял таблетки, мне было очень больно. А сейчас хорошо, и ещё пару часов будет хорошо, а потом всё равно спать. Да отпусти ты меня наконец, отпусти, сказала!

Санча подскочила к окну, подняла легкую тюль нежно-медного оттенка и покрыла ею голову, запахнулась концами.

— Вот вам — рождение Венеры!

Картинно закатила бессмысленные глаза, обмахивая себя тканью.

— Зато я красивая. Красивая! И солнце красивое! И вы красивые. Только уйдите уже.

Они смотрели на Санчу, на их Санчу, которая стала обиженным чудовищем, и если не смеялась, то заплакала бы или стала кусаться.

— Уйдите! — крикнуло чудовище, а Санчи не было, не сейчас, приходите завтра.

— Ну, крышу сносит в меру предрасположенности. И не сейчас, так потом с ней что-нибудь подобное произошло бы.

Спокойствие Аркадия не было жестокостью, ему правда было всё равно.

— Вот Юстас, например, пришел со мной разобраться, кричал много, руками размахивал… Где он теперь?

…Иногда от Юстаса приходят письма на электронную почту. Они куцые и полные разочарования в себе. Но приходят, потому что ему надо кому-то написать. Когда Юстас перестал видеть мир особенным, его фотографии превратились в ничто. То, чем он наполнил свою жизнь, рассыпалось нелепыми объектами, безликой грудой вещественного мира. Юстас стал слепым котенком, он натыкается на предметы, но чувствует в них только преграду, о которую бьётся его желание понять. Щедрая волна внимания к его работам и его жизни ударила мощью отлива ничуть не слабее, протащила лицом по камням и песку, заставила хлебать свою беспомощность, оставила наедине с самим собой. Однажды Юстас удалил все свои страницы в интернете, отказался от общения со всеми, пропал отовсюду. Денис боялся, что он собирается повторить путь Санчи, но всё обошлось. Юстас появился у Дениса рано утром в воскресенье, принес какие-то книги, которые обещал ему пару жизней назад, сказал, что улетает в Марокко. Потом напишет. Кажется, у него остался фотоаппарат, все-таки не смог расстаться. Иногда он пишет Денису электронные письма, очень редко, ведь на африканском континенте не везде есть интернет. За неполный год Юстас забрался в самую тайную Африку и только поэтому не сошёл с ума. Прошлый Новый год он молчал на берегу Атлантического океана под Либервилем, этот проведет в Дар-Эс-Саламе, созерцая в одиночестве Индийский.

— Лучше всех Велте, — не спеша продолжал Денис. — Всё осталось при ней, её добрые чувства к старикам, детям и прочим двуногим никуда не делись. Хоть завидуй. Мы будто загорелись и погасли, а она продолжает гореть ровным теплом. Говорит, что не боится, если это пройдет. Хотя — я давно её не видел, так что не знаю точно, как у неё дела.

Аркадий щёлкал зажигалкой. Официант тихо напомнил ему, что курить в кафе нельзя, но щёлкать-то можно, ответил Аркадий.

…Велта нашла его через четыре дня и пригласила к себе. Получалось, что на свидание, но такое, своеобразное.

— Мне нужны эти таблетки, обязательно нужны. Я же знаю, что у тебя они есть, или есть возможность их достать, сделать, создать заново. Сделай это для меня. А я сделаю так, что тебе будет приятно… сделать это для меня.

От неё веяло шёлком и свежим ветром, горячей ночью, прохладой глубокого колодца. Аркадий хорошо это чувствовал и не знал, куда удобнее поставить свой уже пустой стакан, пить хотелось ужасно, но зачем вода, если он рядом с таким источником. Да, он мог принести ей таблетки, ведь исследования планировались на долгое время и запас был. Даже когда он иссяк, их оказалось несложно производить, надо было только хорошо заплатить сотрудникам лаборатории, дать им такой заказ. Он платил, потому что была женщина, которой они нужны, а ему нужен был источник счастья внутри этой женщины. Потом он стал жалеть её и себя за такое искусственное счастье и стал приносить ей «пустышки», она не замечала и не менялась. Аркадий понял, что теперь он больше не нужен, как это ни печально, но и печалился он недолго. Оставил большой запас «таблеток» и оборвал их отношения совсем. Ладно, проехали…

— А ты? — наконец, спросил он Дениса.

— Я, наверное, не проявил особенных талантов в своих отношениях с этим прекрасным миром. Тогда просто всё было ярко, выпукло, я замечал детали и оттенки всего: цвета, света, звука, линий, человеческих проявлений. Даже пытался описывать ощущения словами, конечно, получалось бледно и странно. А теперь я иногда стою и принюхиваюсь, прислушиваюсь, ищу прежние оттенки и не могу их поймать. Но, знаешь, для старшего менеджера это не обязательно. Грустно как-то, хоть и праздники.

Денис смотрел на улицу через окно в обрамлении еловых ветвей, и может быть, ждал, что мир обернётся, подмигнёт и снова дохнёт на него яркой жизнью. Монотонные щелчки зажигалки сообщали, что не будет этого.

— Другие тоже ищут красоту и яркие грани мира. Некоторые, вроде, даже находят, — обнадежил Аркадий и расплатился по счёту.

Они вместе вышли из кафе, небрежно пожали друг другу руки и кивнули «пока», чтобы разойтись, видимо, навсегда.

Верный способ испортить отпуск — закончить его визитом к психотерапевту. Хотя нет, есть способ и получше — например, провести весь отпуск по совету психотерапевта. И именно им Тим и воспользовался. А теперь сидел в уютном кресле, с мягкой плюшевой обивкой цвета белого медведя — таким креслам место на даче или в спальне, а не в больничных кабинетах, — и не мог понять, что он сам здесь делает. Неужели до сих пор надеется, что кто-то ему поможет и он снова вернется к нормальной жизни? Сможет радоваться, смеяться, получать радость?

— Как провели отпуск? — участливо спросил психотерапевт.

— Тоскливо, — вздохнул Тим.

— Не понимаю, — покачал головой Герман Анатольевич, — почему у вас вызвал тоску Прованс? Я бы понял, если бы вы были в Тоскане…

Тим не улыбался. Ему было не смешно. Ему было плохо, страшно, больно и одиноко. А еще Тим не хотел умирать. Но смерть поджидала его за каждым углом, за каждой дверью, и Тим точно знал, что рано или поздно она дождется. И эти прятки с небытием, это постоянное бессмысленное бегство от смерти забирало все силы, и Тим чувствовал, что уже готов сдаться, лишь бы все это закончилось. Чем быстрее, тем лучше.

— Вы не слушаете меня, — мягко повторил Герман Анатольевич.

— Да, — сказал Тим, — я устал вас слушать, если честно. Все равно вы ничего не знаете.

— Я очень много всего знаю, — возразил врач.