Роберт Хайнлайн - Кот, который ходил сквозь стены

— Только попробуйте опубликовать, и я вас засужу. Останетесь без штанов!

— Правда? Ладно, увидимся в суде, старина. Хотя сомневаюсь, что тебе захочется полоскать свое грязное белье в любом суде, где дело рассматриваешь не ты. Кстати, у меня возникла интересная мысль. Ты заканчиваешь постройку очень дорогого сегмента, и насколько я помню, в «Уолл-стрит джорнал» писали, что ты обошелся без продажи облигаций. Сколько из так называемых условно-депозитных денег крутится в виде колец, от сто тридцатого до сто сорокового? И сколько человек должны улететь в течение одной недели, чтобы разорить твой банк? Ты можешь выплатить деньги по первому требованию, Сетос? Или эти депозиты мошеннические, как и все твои махинации?

— Скажете это на публику, и я засужу вас во всех судах системы! Подписывайте квитанцию и уходите.

Гвен потребовала, чтобы деньги пересчитали в нашем присутствии, после чего поставила свою подпись. То же самое сделал и я.

Пока мы получали деньги, ожил терминал на столе у Сетоса. Экран был виден только ему, но я сразу же узнал голос главного проктора Франко.

— Мистер Сетос!

— Я занят.

— Это срочно! В Рона Толливера стреляли. Я…

— Что?!

— Только что! Я в его кабинете. Он тяжело ранен. Скорее всего, не выживет. Но у меня есть свидетели. Это дело рук того мнимого доктора, Ричарда Эймса…

— Заткнись!

— Но, босс…

— Заткнись, тупой никчемный идиот! Немедленно ко мне! — Сетос вновь переключился на нас. — А теперь убирайтесь.

— Пожалуй, я лучше подожду и познакомлюсь с этими свидетелями.

— Убирайтесь! Вон со станции!

Я подал руку Гвен.

В коридоре мы обнаружили Билла, который все так же сидел на моей сумке, держа в руках деревце. Он встал, неуверенно глядя на нас, но когда Гвен ему улыбнулась, ухмыльнулся в ответ.

— Есть проблемы, Билл? — спросил я.

— Никаких, босс. Э-э… одно чмо пыталось купить у меня деревце.

— Почему ты его не продал?

Он ошеломленно уставился на меня:

— Чего?! Оно ведь ее ?

— Именно. Если бы ты продал его, знаешь, что она сделала бы с тобой? Утопила бы в гусеницах, вот что. Ты не решился ее прогневать и поступил умно. Но зато — никаких крыс. Пока ты рядом с ней, крыс можешь не бояться. Верно, госпожа Хардести?

— Верно, сенатор. Никаких крыс, ни за что. Билл, я горжусь, что ты не дал ввести себя в искушение. Но я хочу, чтобы ты оставил свой жаргон. Кто-нибудь услышит и примет тебя за бродягу, а нам это совсем ни к чему. Не говори «чмо пыталось купить деревце», говори «мужчина пытался».

— Ну, ваще-то это была чувиха. Ну… телка. Сечете?

— Да. Попробуем еще раз. Скажи «женщина».

— Ладно. Это чмо было женщиной. — Он застенчиво улыбнулся. — Вы совсем как сестры, которые учили нас в Святом Имени на шарике.

— Я принимаю это как комплимент, Билл… и буду приставать к тебе с грамматикой, произношением и выбором слов даже сильнее, чем они, пока ты не научишься изъясняться так же красиво, как сенатор. Потому что много лет назад один мудрец и циник доказал, что успех в жизни в основном зависит от умения говорить. Понимаешь?

— Гм… не очень.

— Всему сразу научиться невозможно, и я этого от тебя не жду. Билл, если ты будешь каждый день мыться и правильно разговаривать, мир решит, что ты победитель, и станет относиться к тебе соответственно. Поэтому будем стараться.

— А пока что надо срочно убраться из этого гадюшника, — сказал я.

— Сенатор, это не менее срочное дело.

— Да-да, старое правило: «Как приучить щенка к улице». Понимаю. Но давайте двигаться.

— Да, сэр. Прямо в космопорт?

— Пока нет. По Эль-Камино-Реал, проверяя по дороге все терминалы: нам нужен такой, который принимает монеты. У вас есть монеты?

— Немного. Возможно, хватит на короткий звонок.

— Хорошо. Но посматривайте заодно, не попадется ли разменный автомат. Наши кредитные коды теперь недействительны, и придется обходиться монетами.

Вновь забрав наш груз, мы двинулись в путь.

— Не хочу, чтобы Билл слышал это, — тихо сказала Гвен, — но не так уж трудно убедить общественный терминал в том, что ты используешь верный кредитный код, хотя у тебя его вообще нет.

— Попробуем, если честный способ не сработает, — так же тихо ответил я. — Дорогая, сколько еще мелких уловок припрятано у тебя в рукаве?

— Не понимаю, о чем вы, сэр. Вон там, в ста метрах справа, кажется, стоит будка с желтым знаком. Почему так мало общественных будок, принимающих монеты?

— Потому что Большому Брату хочется знать, кто кому звонит… А если использовать кредитный код, выйдет, что мы почти умоляем его узнать наши секреты. Да, на этой будке есть знак. Сколько у нас монет?

Преподобный доктор Хендрик Хадсон Шульц ответил почти сразу же. Похожий на Санта-Клауса, он оценивающе уставился на меня, одновременно подсчитывая деньги в моем бумажнике.

— Отец Шульц?

— Он самый. Чем могу служить, сэр?

Вместо ответа я достал банкноту в тысячу крон и подержал перед его лицом. Взглянув на нее, доктор Шульц удивленно поднял щетинистые брови.

— Вы меня заинтересовали, сэр.

Бросив взгляд налево и направо, я постучал по уху, затем изобразил трех обезьянок [19] Имеется в виду буддийский символ отказа от зла («ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не скажу»). .

— Что ж, я как раз собирался выпить чашечку кофе, — ответил он. — Не хотите ли присоединиться? Одну минуту…

Вскоре он показал листок бумаги, на котором было выведено большими печатными буквами:

ФЕРМА СТАРОГО МАКДОНАЛЬДА

— Может быть, встретимся в гриль-баре «Сан-Суси» на Петтикоут-лейн, прямо напротив моего офиса? — предложил доктор. — Скажем, минут через десять?

Продолжая говорить, он раз за разом тыкал пальцем в листок.

— Отлично! — сказал я и отключился.

Я не очень люблю бывать в сельской местности: моя больная нога плохо сочетается с полной силой тяжести, а фермам без нее не обойтись. Вернее, все не совсем так. Возможно, в системе больше станций, где ведут сельское хозяйство при меньшей силе тяжести, такой, какая им нравится (или такой, на которую рассчитаны мутировавшие растения), чем станций, где используют естественный солнечный свет и нормальную гравитацию. Так или иначе, на «Золотом правиле» основную часть свежих продуктов получают под воздействием солнечного света и при полной гравитации, хотя там есть территории с искусственным освещением и нестандартной силой тяжести — не знаю, сколько именно. Однако огромное пространство от пятидесятого кольца до семидесятого — это одна открытая площадка, где нет ничего, кроме опор, подавителей вибрации и дорожек, соединяющих основные коридоры.