Роберт Хайнлайн - Кот, который ходил сквозь стены

— Подожди секунду. Джейк — один из твоих мужей?

— Да. Но не забывай, что я в отпуске.

— Надолго?

— Пока смерть не разлучит нас! Именно это я пообещала тебе в «Золотом правиле». Ричард, в исторических хрониках говорится, что мы с тобой поженились во время поворотного события… и я попросила Семейство о разводе, а также взяла отпуск. Но он может оказаться окончательным — они знают это, и я тоже знаю. Ричард, я была здесь каждую ночь, в смысле каждую терцианскую ночь — тридцать семь раз… но никогда не спала с Семейством. Я… обычно спала с Ся и Чой-Му. С ними мне было хорошо, — улыбнулась она. — Но ни с одним Лонгом, ни с мужчиной, ни с женщиной. По-своему я оставалась верна тебе.

— Не понимаю, зачем подвергать себя лишениям. Получается, что ты еще и одна из жен Лазаруса Лонга — в отпуске, но все-таки жена. Злобный старый скряга! Эй, а может, он ко мне ревнует? Черт побери, это не только возможно, но и весьма вероятно. Однозначно! Он не лунарь, и не в его обычае принимать «выбор дамы». И он родом из цивилизации, где ревность являлась самой массовой формой душевного расстройства. Конечно! Вот ведь сукин сын!

— Нет, Ричард.

— Так я и поверил!

— Ричард, ревность Лазаруса угасла много поколений назад… а я была замужем за ним тринадцать лет и вправе судить о нем. Нет, дорогой, он просто беспокоится. Он беспокоится обо мне и о тебе, зная, насколько это опасно, — беспокоится обо всем Семействе и обо всем Терциусе. Ему известно, насколько опасен мультиверсум. Он посвятил свою жизнь и свое богатство тому, чтобы его народ был в безопасности.

— Что ж… жаль, что при этом он не может быть чуть более вежливым. Учтивым. Любезным.

— Мне тоже жаль. Возьми котенка, я отолью. Голосую за то, чтобы потом немного поспать.

— И я тоже. И то и другое. До чего же здорово выбраться из постели и пройтись до туалета, не прыгая на одной ноге!

Мы лежали в темноте, прижавшись друг к другу. Голова Хейзел лежала на моем плече, котенок бродил по постели. Мы уже почти заснули, когда она пробормотала:

— Ричард… я забыла… Эзра…

— Что забыла?

— Его ноги. Когда… он впервые пошел на них… с костылями. Кажется, три дня назад… для меня — около трех месяцев. Мы с Ся поздравили Эзру… в позиции лежа.

— Это лучший способ.

— Забрали его к себе в постель. И основательно вымотали.

— Молодцы, девочки. Что еще нового?

Казалось, она заснула, но потом едва слышно пробормотала:

— Вайоминг…

— Что, дорогая?

— Вайо, моя дочь. Девочка, игравшая в фонтане… помнишь?

— Да-да! Это твоя? Здорово!

— Утром познакомишься с ней. Ее назвали в честь… мамы Вайо. Лазарус…

— Дочь Лазаруса?

— Вероятно. Так говорит Иштар. У него наверняка была масса… возможностей.

Я попытался вернуть в памяти лицо девочки — феи с огненно-рыжими волосами.

— Больше похожа на тебя.

Хейзел не ответила. Дыхание ее было размеренным и ровным.

Я ощутил прикосновение лапок к груди, затем кто-то пощекотал мой подбородок.

— Мррэм?

— Тихо, малыш. Мама спит.

Котенок устроился поудобнее и тоже заснул. Ну что ж, я закончил день так же, как и начал, — со спящим на груди маленьким котиком.

И день этот был весьма насыщенным.

— Гвендолин, любовь моя…

Хейзел удивленно замерла с зубной щеткой в руке.

— Сегодня наш первый юбилей. Нужно отпраздновать.

— Я не против, но не понимаю твоей арифметики. И как мы будем праздновать? Устроим роскошный завтрак? Или вернемся в постель?

— И то и другое. Плюс особая награда. Но сперва поедим. Что касается моей арифметики — сегодня наш юбилей, потому что мы женаты ровно неделю. Да, я знаю, что для тебя прошли два года…

— Вовсе нет! Это не считается. Время, проведенное в Бруклине.

— И ты говоришь, будто я пробыл тут тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять дней — примерно так. Но для меня тридцати девяти дней не существует: Аллах не вычтет из отведенного мне срока дни, проведенные в поле Леты, и я их не считаю. Черт побери, я не поверил бы в это, не будь у меня двух ног…

— Есть возражения?

— Нисколько! Правда, придется подстригать вдвое больше ногтей…

— Мррэм!

— Что ты об этом знаешь? У тебя не ногти, а когти. И ты поцарапал меня ночью. Да-да, не напускай на себя невинный вид. Вечером в понедельник тридцатого июня две тысячи сто восемьдесят восьмого года — не знаю уж, какой год был здесь, — мы отправились в театр «Галифакс» на балет с Луанной Полин в роли Титании.

— Да. Она великолепна, разве нет?

— Была великолепна! В прошедшем времени, дорогая. Если мне сказали правду, ее неземная красота стала прахом две с лишним тысячи лет назад. Покойся с миром. Потом мы пошли поужинать в «Конец радуги», и какой-то незнакомец оказался настолько невоспитанным, что позволил убить себя прямо за нашим столиком. После чего ты меня изнасиловала.

— Не за столиком!

— Нет, в моей холостяцкой квартире.

— И это не было изнасилованием.

— Спорить незачем: ты восстановила мою запятнанную репутацию еще до середины следующего дня. Дня нашей свадьбы, любимая. Госпожа Гвендолин Новак и доктор Ричард Эймс объявили о своем бракосочетании первого июля две тысячи сто восемьдесят восьмого года, во вторник. Запомни эту дату.

— Вряд ли я когда-нибудь ее забуду!

— Я тоже. В тот вечер нам пришлось срочно бежать из города — за нами по пятам гнались псы шерифа. Ту ночь мы провели в гермозоне «Высохшие кости». Верно?

— Пока что верно.

— На следующий день, второго июля, в среду, Гретхен отвезла нас в гермозону «Счастливый дракон», где мы переночевали в заведении доктора Чаня. Третьего, в четверг, тетушка повезла нас в Гонконг-Лунный, но не довезла: нам встретились отъявленные сторонники аграрной реформы. Дальше ты вела машину сама. В итоге мы оказались в отеле Ся так поздно, что ложиться спать уже не стоило, но мы все-таки легли. Дальше — пятница четвертого июля, День независимости.

— Ну да.

— Нас разбудили… вернее, меня — ты уже встала — в пятницу, очень рано… и мы узнали, что я не нравлюсь Городскому совету. Но вы с тетушкой меня вытащили… и мы сбежали в Луна-Сити так поспешно, что мой парик остался висеть в воздухе…

— Ты же не носишь парик.

— Больше не ношу — он так и висит там. Мы прибыли в Луна-Сити около шестнадцати часов в ту же пятницу. Затем мы с тобой разошлись во мнениях…

— Ричард! Прошу, не вороши мои старые грехи.