Анастасия Баталова - Нефть в наших жилах

Юноша хотел выйти на террасу подышать воздухом, но обнаружил, что дверь заперта. Это его насторожило.

Дворецкой тоже не оказалось поблизости, хотя обычно в такое время она дежурила возле парадного входа замка.

Внезапный шорох заставил Кузьму обернуться: на лестнице никого не оказалось, холл по-прежнему был пуст, но несколько светильников погасло.

Наверное, перегорели. Надо позвать кого-нибудь.

Холл погрузился в сумрак. Повернувшись, Кузьма не смог разглядеть даже очертания входной двери. Ему стало не по себе. Где только их носит! Ни прислуги! Ни охраны!

Выходя из-под лестницы, юноша внимательно прислушивался к звуку собственных шагов.

Внезапно по полу перед ним проскользнуло голубоватое световое пятно. Точно такое же проскользнуло по стене, на миг задержалось на люстре, что плыла по темноте, словно огромный океанский лайнер, на борту которого отключили электричество.

По холлу пронесся непонятно как проникший в помещение холодный влажный сквозняк с прелым кислым запахом.

Кузьме показалось, что в углу просторного зала теплится свет. Он сделал несколько шагов по направлению к нему. Подвал! Тайный вход. Юноша замер.

Откуда-то снизу, из неизведанной тёмной утробы замка долетели приглушенные голоса:

— Завидую я госпоже Селии шай! Молодой господин — такая ягодка!

— Закрой похабный свой зевальник! Ну! Или хотя бы тише!

— Глядите-ка как наша Марфа пригорюнилась. Правду, значит, говорю.

Смех нескольких здоровых женских голосов.

— Жалко, действительно. Такая красота — и зря томится. Госпожа у нас немного того…

Голос стал таким тихим, что слов было уже не разобрать.

— Слышала?

— Клянусь лоном Прародительницы!

— Даже если он платок привяжет, она к нему не притронется. Жизнь дороже. Хотя… За такую медовую карамельку… и помереть не жалко.

— Дура! Я тебе обувной клей в рот сейчас волью, если ты не заткнешься!

Голоса приближались, голубые пятна качались на пололке и на стенах. Фонарики!

Не дожидаясь, пока его заметят, Кузьма рванул по парадной лестнице наверх.

Преодолев два марша он остановился, вжался в стену. Услышанное сильно взволновало его. Юноша медлил, не поднимался дальше, надеясь услышать ещё пару-тройку комментариев. Кто говорил, угадать он не мог — в повале голоса звучали глухо, вязко, точно в кувшине.

Охрана? Почему они говорили о платке? Что они делали в подвале?

Любопытство щекотало внутри, драло, мучило — как кашель, если прячешься и надо сидеть тихо.

Поднявшись к себе, Кузьма решительно открыл ящик стола, где хранился вчетверо сложенный ритуальный кружевной платок, не развернутый им ни разу… Он достал его, зачем-то поднёс к лицу, понюхал, приложил к губам. Слежавшаяся ткань пахла средством против моли и клопов.

Прояснить хоть что-нибудь… Рискованный способ. Но другого — нет.

Почему они сказали, что она не придет? Почему смеялись?

Держа за угол, Кузьма встряхнул платок, приоткрыл дверь комнаты, и, боязливо оглядевшись, чтобы в холле никого не было, торопливо привязал его к дверной ручке.

Он долго не мог заснуть после случившегося. Селия обычно держалась с ним несколько отчужденно, ему иногда даже начинало казаться, что он ей абсолютно безразличен. Она редко просила его петь и танцевать для неё, вечера проводила со своими подругами или деловыми партнершами. Не так давно Кузьму начала тревожить мысль, что магнатка взяла его обещанным мужем из каких-то корыстных побуждений. В то же время из головы у него не шла утренняя пантомима с бесследным исчезновением бульварного романа, а заодно и крутые бедра Селии, пожаловавшей к нему в коротком халатике.

Он вспоминал свой первый день в доме невесты, тщательно реставрируя силой воображения успевшие поблекнуть краски. Ему было всего восемь, он плакал, не хотел покидать то, к чему привык, расставаться с матерью.

Семнадцатилетняя Селия тогда взяла его за руку и повела. Они не поехали на лимузине, машина следовала за ними шагом.

На бульваре девушка купила Кузьме мороженое и большой-пребольшой воздушный шар.

Ярко-голубой дельфин, покачиваясь, плыл в небе над головой мальчика. Он старательно держал его за ниточку, чтобы не упустить, но, как обычно и бывает, все-таки упустил… «Он уплывает в открытое море…» — сказала с улыбкой Селия, любуясь шаром, поднимающимся в ясное майское небо. И Кузьма утешился. Сначала он собирался плакать, но девушка стала рассказывать ему увлекательную историю про верхний синий океан. «В том океане живут другие воздушные дельфины, много-много, и наш новый друг просто-напросто выбрал момент, чтобы сбежать домой. Там ему будет очень хорошо» — заверила своего маленького жениха Селия, и он окончательно передумал реветь.

За все годы, что Кузьма прожил в доме своей будущей супруги, он ещё ни разу не испытывал ревности. Мысль, что молодая красивая миллиардерша может, уезжая надолго или проводя где-то целые дни, встречаться с мужчинами, если и приходила к нему в голову, то не волновала — утвердившись в туманных догадках, он, вероятнее всего, испытал бы лишь досаду, причем, не более сильную, чем от двойки или от наказания, и поставил бы мысленно ещё одну галочку в списке зол, причинённых Селией, и в который уж раз пожалел себя…

Лежа в темноте, Кузьма напряженно прислушивался, но в доме было тихо, казалось, даже тише, чем в другие ночи; чуткий слух юноши в этой томительной тишине мог различить даже прерывистый шепот отдалённой скоростной автомагистрали.

Селия не возвращалась несколько дней. Кузьма колебался; такими вещами, как обычаи предков, не шутят — за содеянное придется ответить. Однако, ритуальный платок он отвязывать не стал. Юноша решил: если супруга заглянет-таки к нему в одну из следующих ночей, он наберется смелости и выскажет ей всё, что наболело; и о традиции порок, и о своей изнуряющей скуке, и, разумеется, о её планах на дальнейшие с ним отношения… Чинная атмосфера совместных завтраков и ужинов за огромным столом в присутствии прислуги к таким беседам, понятно, не располагала.

Кузьма, затаившись под одеялом, ждал, когда с тихим щелчком откроется, наконец, дверь, проскользнет по полу золотистая полоска света из коридора, и войдёт Селия — с распущенными по плечам волосами, в том самом синем атласном халатике или в другом, черном шелковом с драконами, вышитыми огненным и алым, — он видел такой на ней, когда болел, и она пришла к нему в комнату ночью, чтобы измерить температуру… Он раздразнил себя фантазиями до того, что у него запылали щеки и потяжелело под животом…

Внезапно он услышал шелест шин на подъездной дорожке.

Автомобиль! Нет. Даже несколько автомобилей! Она вернулась!