Анастасия Баталова - Нефть в наших жилах

Пока Лука говорил, его как будто трясло. Кузьма даже заволновался, что мальчуган заболел и бредит: в самом деле откуда ему знать, как живут бедняки… Он ведь, наверняка, тоже из хорошей семьи — вряд ли Селия взяла бы в свой дом босяка с улицы? Или могла бы? Впрочем, если она действительно сумасшедшая, станется с неё…

— Откуда тебе всё это известно? — строго спросил Кузьма.

— Да так… Люди говорят… — спохватился Лука.

Кузьма заметил, что глаза парнишки, пока он говорил, странно заблистали. Слезы?

— Я много историй про бедность могу рассказать, если ты все ещё думаешь, будто бедняком быть — большое счастье, — Лука шмыгнул носом, — у одних людей, живших на окраине, такой плохой дом был, сделанный из тряпок, гнилых досок и глины, что однажды он просто обрушился на них, и все погибли, кроме одного ребенка, который за водой пошёл…

Мальчуган не выдержал, отвернулся. Кузьма тронул его за плечо.

— Что тебе? Что? — Лука злобно дернул плечами, — Отстань!

Кузьма молча преодолел его сопротивление и развернул мальчугана к себе лицом: тот рыдал — уродливо, жутко, натужно кривя рот.

Кузьме пришлось обнять «брата». Он понятия не имел, что говорить, и бормотал случайные попадающие на язык штампованные утешения:

— Ну… Хватит… Перестань. Всё хорошо теперь. Всё будет хорошо. Ты в безопасности…

Лука, сопя и фыркая, мочил слезами и слизью из носа тонкую дорогую ткань вышитой рубашки Кузьмы, который неумело робко гладил его по голове, по спине — ему никогда ещё не приходилось жалеть людей. Он ни разу в жизни не был свидетелем настоящих слёз, горьких, рожденных болью, а не прихотями, и теперь он чувствовал к Луке такую страшную и сильную нежность, от которой хотелось немедленно поменяться с ним местами, и плакать, и болеть, и быть за него…

Стояла странно тихая ночь. Небо было чёрным, как небытие. Звезды и Млечный Путь — жемчужины в сетях. Стареющий месяц высоко стоял над деревьями парка, тонкий, золотой, точно апельсиновая корка. Мраморные ступени дворца, колонны бледно и зыбко светились.

Кузьма спустился вниз. Он прежде не бывал ночью в парке, и ему хотелось этого сейчас просто для того, чтобы нарушить запрет.

Он вошел в аллею. Темнота обступила его со всех сторон.

Что сделала бы Селия, если бы узнала? Кузьме весело было думать, что он делает недозволенное.

Он сам не заметил, как вышел к пруду. Здесь было светлее — вода немного серебрилась в свете звёзд. И вдруг…

Кузьма никак не ожидал этого. На самом краю мраморной набережной пруда стояла Селия. Она не видела его, но зато он прекрасно видел всё… Её тело мягко сияло на фоне черной листвы. Густые распущенные волосы темнели на плечах, на груди. Селия была совершенно голой… Она попробовала воду пальчиком ноги…

Кузьме стало одновременно и жарко, и холодно. Он не понимал, как такое может быть, но оно с ним случилось. Он сделал маленький шажок вперёд и…

Провалился в пруд.

Был, наверняка, громкий плеск; он барахтался, пытаясь сбросить с себя липкую тину, но Селия на берегу как будто не видела ничего… Она стояла так же спокойно, расточая слепой темноте грешную красоту своего сочного плодовитого тела.

«Это сон, сон!»

Кузьма вынырнул, жадно хватая ртом воздух, выпутался из одеяла, обвившегося вокруг него, и сел.

Было ещё темно. Селия не дура, чтобы купаться в пруду. Духота. Кузьма снова лёг, сбросив одеяло на пол. Сердце его колотилось очень скоро — он не мог перестать думать о своем сне.

Марфа кидала дротики в мишень. Друг за другом они втыкались в крохотный центральный кружок. Каждый производил, вонзаясь острием в пенопласт, глухой хищный звук. Когда в руке у девушки дротики закончились, центр мишени стал похож на куст или на хвост птицы — перья, облегчающие полет лезвий, торчали в разные стороны — молодая охранница приблизилась к столбу, на котором висела мишень, и, сжав все дротики в кулак, разом вытащила их.

Она собралась было повторить упражнение, но заметила наблюдавшего за нею Кузьму: он стоял поодаль и молча дивился её меткости. Это ж надо: столько бросков и все попадания, что называется, «в яблочко»!

Марфа смутилась и опустила руку с дротиком.

Юноша подошел.

— Бросай, я посмотреть хочу.

Девушка прицелилась — легкое движение руки — Кузьма едва успел заметить его — дротик скользнул в воздухе и крепко воткнулся в мишень — в самую середку, в красненький кругляшок. И во второй, и в третий раз повторилось то же.

— Здорово ты кидаешь, — сказал Кузьма, опалив Марфу чёрным пламенем своих прекрасных глаз.

Она отвернулась, желая скрыть свои чувства — но трудно ли прочесть их в душе семнадцатилетней девчонки? — вся большая фигура её лучилась застенчивым ликованием — она заслужила похвалу юноши, который нравится…

— А так сможешь бросить? — Кузьме пришла озорная идея: он подошел к столбу и встал возле него, заслонив головой часть мишени.

— Но, молодой господин… — нерешительно запротестовала Марфа, — я ведь могу и промахнуться…

— Ты не промахнешься, — сказал Кузьма, — я в тебя верю, да и дротик не пуля — максимум, что мне грозит — выбитый глаз.

Кузьма видел в фильме похожую сцену, только с пистолетами, и она очень ему запомнилась.

Марфа не разделяла энтузиазма юноши. Она укоризненно покачала головой:

— Шалите вы, молодой господин… Не хорошо это.

— Эх ты, моралистка, — протянул Кузьма капризно, — хочешь мне понравиться, я бы советовал тебе быть повеселее.

Он с удовольствием отметил, что у Марфы зарумянились щёки.

— Если бросишь, то я позволю тебе поцелуй, — подлил он масла в огонь.

Внезапно до молодых людей донесся радостный вопль Луки — парнишка выбежал на лужайку, просторная рубаха вилась за ним, как парус.

— Кузьмаааа! Я головоломку решил! Самую сложную в твоей книге! Гляди!

Юноша в душе осерчал на младшего товарища, хоть и не подал вида: такое приключение испорчено! Марфа, кажется, напротив, испытала облегчение: пусть и не судьба получить поцелуй со сладких уст хорошенького юноши, так хоть дротики втыкать в мишень на расстоянии дюйма от его головы не придется!

Лука хотел куда-то повести Кузьму: взял его за руку и тащил.

— Моё предложение ещё в силе, — успел шепнуть юноша Марфе, — не про дротики, другое, помнишь, про тайну подвала.

Лицо девушки разом напряглось, отвердело — будто корочкой льда покрылись щёки и лоб — Кожа Марфы была слишком смуглой, чтобы бледнеть. Селия доверяла своей охране, никто из девушек не давал ей повода для сомнений, подозрений, не может и Марфа этого сделать… Не должна. Как бы ни был силен соблазн. Предать женщину ради мужчины, даже самого желанного, — это худшее преступление, которое может совершить истинная хармандонка. Честь дороже любви…