Анастасия Баталова - До встречи в смертинете

— Смотри, не урони!

Роберт был так горд оказанным доверием, так рад первому взрослому заданию! Но всё-таки разбил плафон.

Он начал усиленно готовиться к вступительным испытаниям; для приемной комиссии нужно было нарисовать пять разных картин, каждую — за определенное время: отдельно голову модели и обнаженную натуру карандашом и маслом, а также произвольную композицию в цвете. Роберт сроднился с папкой альбомных листов — в любую свободную минуту он доставал её и делал наброски. Он рисовал маму, сестренку, случайных попутчиков в автобусе, Маргариту — девчонка даже стала обижаться на него за это:

— Раньше мы с тобой хоть общались, а сейчас я только и слышу шорох твоего карандаша…

— У меня скоро экзамены, понимаешь. Мне очень важно поступить в Академию Искусств!

— Важнее, чем я?

Как-то незаметно случилось то, о чем говорила Евдокия: тепличную детскую любовь сквозь щели в парнике продуло морозным сквозняком взрослой жизни — она простудилась и увяла.

Пять месяцев Роберт ходил на подготовительные курсы. Между занятиями он съедал песочный коржик, который заворачивала ему на перекус мама, выпивал бутылку синтетического молока и в оставшиеся минуты перерыва бродил по огромному зданию Академии, благоговейно заглядывая в стылые просторные пустые аудитории. Гордо взирали на воровато проскальзывающего в двери юношу совершенные и бесстрастные гипсовые головы, установленные на кафедрах. Пощелкивало под высоким потолком эхо его осторожных шагов по паркету. Иногда Роберту удавалось ненадолго представить себя студентом — посидеть на отполированной тысячами брюк деревянной скамье в учебной мастерской под пристальным взглядом какой-нибудь статуи.

Если случалось ему встретить в длинных гулких коридорах Академии кучку припозднившихся ребят — занятия для слушателей курсов начинались вечером, когда учащиеся уже успевали разойтись — Роберт провожал завистливыми взглядами «небожителей», сдавших вступительные экзамены и потому имеющих полное право ходить по этим коридорам и аудиториям не гостями, а хозяевами… Разговоры и смех удаляющихся студентов тонули, как в колодце, под сводами старинного здания. Из экономии по вечерам вахтерши выключали в некоторых помещениях свет, и белые колонны в залах, словно стройные ноги утопленниц, выступали из мрака холодными лунными пятнами.

В художественном корпусе Академии была парадная лестница с большими, высотой в два робертовых роста, окнами. На широком подоконнике могли усесться одновременно шесть-восемь человек.

Здесь Роберт и познакомился с Лизой.

Перерыв подходил к концу, на лестнице уже никого не осталось, только висел в воздухе, вился над ступеньками как разбуженное привидение табачный дым, голубеющий в свете тихо гудящих ламп.

Забравшись на подоконник с ногами, на фоне крепко заваренной ночи за бликующими стеклами сидела девчонка.

Неухоженные волосы, разделенные пробором, когда-то окрашенные в рыжий, отросли уже на половину, собственный цвет их был русый.

Девчонка, время от времени поправляя смешные квадратные очки, на весу увлеченно писала что-то в блокнот.

Она, казалось, не замечала Роберта, и он решил заявить о себе:

— Привет.

— Погоди, фразу допишу, — отозвалась девчонка, не отрываясь от своего занятия.

С минуту Роберт разглядывал её, пока она строчила. Серый свитер с горлышком. Старые джинсы. Кроссовки. Никакой косметики.

— Меня зовут Лиса, — сказала она наконец, положив блокнот на подоконник.

— Прямо так и зовут?

— Да. В мировом текстовом пространстве. На самом деле я, конечно, Лиза, но имя не люблю. Там, где я больше всего провожу времени, меня знают как Лису. Этого достаточно.

Девчонка сидела на подоконнике, обнимая одну коленку, и внимательно смотрела на Роберта. Лоб прыщавый, но красивый, выпуклый, высокий.

— Ты писатель?

— Поэтесса. Абитуриентка литературного факультета Академии.

— Это корпус художников. Ваш — соседний.

— Я знаю, но мне нравится писать здесь. Там моему вдохновению тесно, слишком низкие потолки, не хватает пространства для полета. И я прихожу сюда.

— Ты пишешь стихи?

— Нет. Сейчас — очередное литературоведческое сочинение. «Трагедия творца» по текстам рок-поэта Александра Башлачева. Он великий, знаешь… Я так ему завидую! Несмотря на то, что он умер. У него прямо титаническая сила в каждой строке; кажется, возьмёшь такую строку, точно стальной меч, выйдешь с нею в руках один в поле против рати, и победишь. Если бы взаправду существовал Сатана, с которым можно было бы заключить договор, я бы сто процентов заключила. Я бы сказала ему: я согласна умереть раньше положенного мне срока, хоть на двадцать лет, хоть на десять, хоть вообще через год, только дай мне на это короткое время подержать в своих руках, как яблоко, настоящий сильный талант, такой, чтобы он пронзал пространство и время, видел насквозь все вещи, возводил хрустальные башни букв, взращивал сады весенние на белой как снег бумаге…

Роберт подумал, что Лиса немного «ку-ку», но это его не оттолкнуло.

— А ты художник?

— Ну, можно и так сказать. Собираюсь поступать.

— Первый год?

Вопрос немного смутил Роберта.

— Да…

— Ооо! — протянула Лиза-Лиса, — значит тебе ещё раза три точно провалиться светит…

— Почему?

— Ты думаешь, с первого раза поступают в Академию? За последние сто лет только два случая. Знаешь, мне кажется, они специально валят народ. Это моя личная теория, и я не знаю, есть ли в ней правда…

— Все равно расскажи, мне интересно.

— Видишь ли, искусство требует служения. Настоящим мастером не стать, если иногда, одной рукой, промеж повседневных забот, в качестве хобби, пописывать книги или картины. Чтобы делать великое искусство, им надо жить. Вот они и хотят проверить, насколько мы готовы к этому. Насколько искусство для нас воздух, без которого мы задыхаемся, насколько оно для нас вода, без которой мы мрем, как рыбы на суше. Разница между провалившимся шесть раз, но всё равно идущим поступать в седьмой, и не поступившим один раз и оставившим попытки более чем очевидна.

— Ты поступаешь не в первый раз?

— В пятый.

— Сочувствую…

— Нормально. — Лиса тряхнула головой, как бы подтверждая кивком свою правду самой себе. Рыжие кончики волос подпрыгнули и разбежались по свитеру.

— Я пойду, пожалуй. У меня занятия.

— Иди, — она взялась за блокнот, — Удачи!

Пожелание в её устах прозвучало как-то особенно.

— Спасибо.

Спускаясь по лестнице, Роберт думал о том, что у него, в отличие от всех остальных, только один шанс. Всего один. И потому ему придется стать тем самым, третьим за сто лет, который поступит с первой попытки. Или…