Мишель Демют - Планета семи масок

Хари стоит у самого самолета, и его старые шершавые ладони ласково гладят обшивку и заклепки. Он трогает полированное дерево винта, обжигает пальцы, коснувшись выхлопных трубок мотора. Запах перегретого железа пьянит его. Не веря самому себе, он медленно повторяет два слова, коряво выведенные на борту рядом с сиденьем пилота: «Уазо Бланк» — «Белая Птица».

Нет, думает Хари, это невозможно. Я вижу сон. Это невозможно. Будь это возможно…

По толпе пробегает шум, и все разом оборачиваются. Десять минут истекли. «Пять, четыре, три, два, один, ноль». Все прижимают к уху часы. И в то же мгновение видят двойную молнию, вертикально взмывающую вверх. Белую стрелу полированного металла толкает вперед медно-красное пламя стартовых ракет, отрывающих от Земли громадный корабль, чей ионный двигатель заработает лишь в космической пустоте. Долго, целых полминуты, он не исчезает из виду, и Хари, вполголоса и старательно произнося каждый слог, разъясняет авиаторам, что после того, как вся солнечная система исследована и «завоевана», надо двигаться дальше, к другим солнцам, что ушедший в небо корабль строился долгие годы всеми землянами. Понимают ли они это? Едва ли. Его слова не имеют для них никакого смысла, ведь они явились из иных времен, из времен, когда люди усаживались в нелепейшие конструкции из металла, дерева и ткани и пускались в сотни раз более безумные предприятия, чем пилоты сегодняшнего звездолета. Кроме этих двоих, сколько их было — братья Райт, Блерио, Фербер, Фарман, Лэтам, Гаррос, Мермоз, Линдберг, Костес — всех не упомнить. И у каждого были свои достоинства и свои недостатки, все они имели обычные человеческие нервы, испытывали обычные человеческие страхи и все же без долгих лет подготовки садились на свои утлые летательные устройства с нежными именами — «Девушка», «Радуга», «Антуанетта», «Знак вопроса», «Дух Святого Луи» — и улетали дальше и дальше, хотя все управление состояло из веревок и самой обычной ручки, «ручки от метлы», как ее называли, крылья были хрупки, как у насекомого, а двигатель едва тянул. Первые авиаторы не успели утратить своей человеческой сути и стать бесстрастными и невозмутимыми подобиями холодных механизмов. Они были просто Людьми, живыми существами из крови и плоти, способными любить и страдать, нервничать и злиться, петь песни и напиваться…

«Их острые лица и острые носы рассекали воздух, ведь они сидели чуть ли не впереди своих машин». [13] Рене Баржавель, «День огня».

Двое мужчин молчат. Может, они понимают или смутно догадываются, что движет экипажем звездолета, но им невдомек — и Хари надеется, что они так и не узнают о том, что отвага звездолетчиков подогревается фантастическим вознаграждением за их труды. Эти двое думают об опасностях, хотя не подозревают, как далека цель путешествия. Хари не хочется их разочаровывать — путешествие будет долгам, но не столь трудным, какими были полеты первых космических кораблей, почти все известно, рассчитано, предусмотрено, и рискуют они меньше, чем пилоты, едва поднимавшиеся над самой травой. Они слушают, но, кажется, ничего не слышат.

Звездолет скрылся из виду, толпа зашевелилась и медленно потекла к ним. Шериф повернулся к французам. Те вместе с Хари уже оттащили самолет на обочину.

Хари берет французов за руки и ведет в город. Люди смотрят на них с любопытством, удивляются их одежде, необычному виду самолета. Они толпятся вокруг и почти тут же идут дальше — зрелище быстро надоедает им. Шериф ворчит, что следовало бы отправиться в его кабинет, но скоро, пожав плечами, тоже уходит. А Хари тащит за собой пилотов, похожих на медведей в своих мохнатых унтах.

«Из другого времени», — эта мысль еще тогда мелькнула у него. И только теперь, шагая вдоль улицы, он понимает всю невероятность ситуации, которую предчувствует только он и которую надо объяснить этим двум. Тем более, что вот этот со шрамом, Нюнжесер? Коли? спрашивает глухим голосом, какой идет год. Хари отвечает и повторяет, чеканя каждый слог: twenty — twenty — one, две тысячи двадцать первый. Они молчат, пытаясь осмыслить его слова, и, удивляясь, продолжают идти рядом. Он неторопливо и заботливо расспрашивает их, словно заболевших детишек. Как прошло их путешествие? Не заметили ли они чего-нибудь необычного, не произошло ли какого — то непривычного события, способного объяснить этот временной сдвиг, этот скачок, этот поворот во времени, который остался позади, как и многие километры? И тогда они делятся с ним своими наблюдениями — они не встретили штилевой зоны, затем тонули в каком-то ватном океане, удивлялись бешеной пляске немногих бортовых приборов, ощущению небытия, охватившему их на какую — то долю секунды, и состоянию, похожему на кому, от которого они очнулись, увидев вокруг лазурное небо…

Хари медленно, чтобы они вникли в каждое слово, говорит об ученых, которые давно предполагали, что многие необъяснимые явления поддаются расшифровке, если допустить изменчивость времени, его кривизну, его слоистость и взаимопроникновение слоев, невероятное растяжение и сужение времени и даже его остановку. Вот почему можно подняться в воздух в одном веке, а приземлиться в другом, соскользнув с той временной линии, на которой вам суждено жить с самого рождения. Уйти в небо, когда оно еще не было завоевано, а вернуться после его покорения, корда потомки, подхватив эстафету, устремляются к звездам. Они победили, но победа обернулась поражением. Они кивают головами, они соглашаются, — победа пришла слишком поздно, перестала быть нужной, установленный ими рекорд давно устарел. Они оказались живыми и бесполезными, ощутили это каждой клеточкой тела. Они не поняли всего, что им сказал Хари — разум человека не в силах за час преодолеть отставание на целый век, как не может человек научиться читать за один день. Но им стало ясно — в 2021 году делать нечего.

И тогда они задали Хари один вопрос — всего один, который не могли не задать — можно ли достать газолин. Бензин. И Хари радостно ответил, что да. У Слима его полно. Слим — это его приятель. Он брюзжит, когда продует в железку, но он — приятель. И он даст бензин. Вот уже долгие годы он хранит запас бензина, хотя сам не знает, зачем. Из обихода слово «бензин» давно исчезло. «Стариковская причуда», — снисходительно усмехается Хари. Слим — приятель. Он даст бензин. Наверняка!

«Белая Птица» пляшет на дороге, носом к востоку. Крылья подрагивают, как у бабочки. Двигатель чихает, затем начинает ровно гудеть. Самолетик медленно отрывается от земли и тяжело тянет вверх. Он покачивает крыльями, и Хари понимает — ему послали прощальный привет. Стоя посреди дороги, он глядит вслед самолету. Он перенес весь свой вес на здоровую ногу, заложил руки за спину и до боли сжимает пальцы…