Мишель Демют - Планета семи масок

Перед ним, почти в самом центре образованного стенами овала, возвышалось металлическое сооружение — стол, сундук или алтарь.

Холодок пробежал у него по спине.

Надеюсь, мне не придется лечь на этот жертвенник во славу Урии? — подумал он полушутя-полусерьезно. — Роль юной девственницы из древних романов — это не для меня. Правда из того, что он знал об урианах, выходило, что ему нечего опасаться. У них не было понятия божественного. Мертвецов они почитали чисто символически, а вся метафизика, если только тут уместно это слово, ориентировалась исключительно на идею семьи. Семья считалась бессмертной, и личность была лишь временным к ней придатком…

Свет померк. В стене за металлическим алтарем появилось отверстие и стало расширяться. Наступила полная тишина. В зал вступил Нгал Р’Нда — в пышной ярко — голубой тоге с металлическим отливом. Он занял место позади алтаря, встал лицом к толпе, воздел тощие конечности над головой и просвистел что-то на древнеурианском.

Толпа ответила восторженным писком.

Как они похожи на нас, думал Корсон, похожи, несмотря на все различия в происхождении. Случайность? Или разум всегда идет схожими путями?

Желтые глаза Нгала Р’Нда уставились на Корсона.

— Смотри, человек с Земли, смотри же на то, чего не видел до тебя ни один, — произнес он.

Металлический алтарь раскрылся, и из него стала медленно подниматься резная колонна, несущая огромное голубое яйцо, схваченное тремя золотыми когтями.

Корсон чуть было не расхохотался.

То самое голубое яйцо, из которого появился на свет Нгал Р’Нда! Вскоре после того, как он вылупился, уриане собрали все осколки и тщательно их соединили. Корсон заметил сетку линий в местах склейки, что делало скорлупу похожей на гладкий череп. Нгал Р’Нда напоминал подданным о своем происхождении. Показывая голубое яйцо, он заставлял их вспомнить славную историю Урии, древние династии воинственных Князей. Без этого яйца Нгал Р’Нда при всех его талантах был бы ничем. Яйцо и только оно доказывало его принадлежность к легендарному роду.

Сам того не желая, Корсон был зачарован. Его мозг подбирал обрывки далекой истории: до Первой Объединенной Цивилизации, на старой Земле, семья тоже играла большую роль, отдаленно сравнимую с той, которую она до сих пор играла в обществе Урии. Тем, кто родился в могущественной семье, завидовали. Но потом пришла война за существование, и семья сгинула под обломками Первой Цивилизации, как сгинуло и все остальное: люди бежали с опустошенной Земли. Социологи — во время той, первой жизни Корсона — полагали, что всякое общество рано или поздно входит в эру технократии, и считали этот процесс необратимым. Но смогли же уриане развиваться, не отвергая общества, основанного на наследственном праве?! С исторической точки зрения это был парадокс.

А ведь вот ответ, подумал Корсон, вот он, перед носом. Уриане, по крайней мере высшие их касты, почти с самого начала занялись жестким генетическим отбором. Когда-то они открыли, может быть случайно, что цвет яйца как-то связан с чертами личности урианина, который должен из него вылупиться. Ведь гораздо проще не высиживать или даже разбить неподвижное яйцо, чем умертвить крошечное живое существо, слабое и плачущее. Нет, все-таки уриане слишком сильно отличались от землян.

— Смотри, человек с Земли, — повторил Нгал Р’Нда. — Когда я умру, это яйцо будет обращено в пыль, как делали во времена моих далеких предков, и эта пыль будет смешана с моим прахом. Вот яйцо, из которого я вышел, разбив его своим клювом. Вот яйцо, оберегавшее последнего повелителя Урии.

Ряды в глубине зала зашевелились. Нгал Р’Нда махнул рукой, и яйцо исчезло в сундуке. Урианин в желтой тунике с трудом пробился сквозь толпу, оттолкнул Корсона и, представ перед Нгалом Р’Нда, пищал что-то пронзительно и резко.

Нгал Р’Нда повернулся к Корсону и медленно произнес:

— Отряд людей только что занял позиции в сорока милях отсюда. С ними гиппроны. Люди строят укрепленный лагерь. Это измена?

Веран, — сразу подумал Корсон.

— Вам нужна армия, Князь? — сказал он. — Она здесь.

Они шли по лесу.

Странно было думать, что через минуту, ну, может, две, он вместе с Антонеллой попадет в плен к Верану. Сейчас круг замкнется. Тогда он переживал свою жизнь в первый раз и не знал ничего, теперь же знал продолжение. Тревога, лагерь, появление незнакомца, лица которого он так и не увидит, бегство через пространство и время, планета-мавзолей, затем опять к самому краю Вселенной, Эргистаэл, сражения, воздушный шар, катастрофа, перевернутое небо, разговор с богом и снова Урия.

Здесь и сейчас…

Он вошел тогда и входил теперь в лабиринт, имя которому Вселенная, с ходами, замыкающимися так искусно, что его, Корсона, отделяла в этот миг от прошлого только тонкая стена.

Лабиринт лежал перед ним, и лишь прошлое было союзником человека, который знал все, что случилось с тем Корсоном, — Корсоном из прошлого. Все закоулки и повороты лабиринта, пройденного им, становились понятны и обретали смысл. Тот первый Корсон не ведал о третьей опасности, угрожающей Урии, не знал и того, как устранить две первые. Но перед нынешним Корсоном появился некий проблеск: он знает прошлое, а будущее подскажет ему остальное. В этом он не сомневался.

Человек из мрака, рыцарь в маске цвета ночи, о котором Антонелла сказала, что он ей кого-то напоминает — он сам. Значит, у него есть будущее. Пути лабиринта еще и еще раз, быть может, бесконечно много раз повторятся, он опять и опять будет настигать себя в прошлом, пока все Корсоны не сольются в одном. И этот Корсон из будущего будет знать что-то новое о лабиринте, в котором блуждает дольше, и, может, он наконец увидит его весь, поймет потаенный смысл лабиринта и изменит собственное прошлое.

Он вспомнил слова бога. Боги могли распоряжаться своим существованием в будущем, и судьба их не была простой нитью, натянутой между рождением и смертью, но гигантским холстом, тканый самого времени. Боги, подумал он, создают Вселенную, создавая самих себя.

Теперь он знал, что в своем будущем вновь обретет Антонеллу, ведь она помнила об их встрече. И снова ее потеряет, ведь она любила его и тосковала о нем тогда, на улице Диото, где она его подобрала. Он понял, что и сам любил се и тосковал о ней, и ему хотелось верить, что перепутанные нити их судеб когда-нибудь наконец свяжутся где-то в сумерках времени. Два этих события уже существуют, уже произошли в прошлом и будущем — когда он освободил себя из плена и когда встретил Антонеллу. Не было ли это точками траектории, которая однажды станет общей для них обоих?