Александр Бушков - Нелетная погода

«Ответный ход, – подумал Снерг. – Ребята, – вспомнил он. – Алена. Но как же это?»

– Заседание начнется раньше, если уже не началось, – чеканил Кадомцев. – Представитель Эльдорадо не явился. Вместо него прибыл кибер и доставил адресованное Совету послание. Быстрее! Мы с вами не члены Совета, нас с вами ожидать не будут…

Они все-таки опоздали на несколько минут. Влетели в вестибюль, где уже горела надпись «Заседание началось», оскальзываясь на мраморном полу, кинулись к лестнице – на второй этаж, на опоясывавшую зал галерею для репортеров и тех, кому захотелось бы присутствовать на заседании – правда, таких практически не было, каждый мог при желании наблюдать за ходом заседания по видеофону. На галерее и сейчас не было никого, кроме них двоих. Снерг глянул вправо-влево – глазки камер Глобовидения были тусклыми и слепыми. Снерг не помнил такого. «Закрытое заседание, – подумал он, – впервые за… кто скажет, за сколько лет?» И понял, что попал сюда только благодаря Кадомцеву – во-первых, и своей причастности к тайнам – во-вторых. Автоматически, повинуясь репортерскому инстинкту, он сорвал с плеча футляр, выдвинул фиолетовый шарик «пчелиного глаза» и поставил камеру на широкий барьер. Кадомцев покосился, но ничего не сказал.

Несколько сот человек сидели в напряженном молчании, человек на кафедре внятно читал:

– …к Мировому Совету. Руководствуясь итогами референдума, в котором приняло участие все достигшее возраста гражданской зрелости население планеты, Совет Эльдорадо сообщает следующее:

Первое. Планета Эльдорадо объявляет экстерриториальной свою Звездную систему. Границей решено считать орбиту самой удаленной от звезды планеты. Экстерриториальность будет поддерживаться всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами, исключающими угрозу для жизни и здоровья человека, но тем не менее являющимися надежным гарантом неприкосновенности заявленной территории.

Второе. Планета Эльдорадо заверяет, что ее население никоим образом не намерено допустить отхода от каких бы то ни было положений и принципов морально-этического кодекса, определяющего жизнь человечества.

Третье. Планета Эльдорадо на срок, который будет уточнен позднее, прерывает общение любого характера с Ойкуменой и настоятельно просит не стремиться к их одностороннему возобновлению, которое будет пресекаться предусмотренными в первом пункте методами.

Четвертое. Планета Эльдорадо заверяет, что жизни и здоровью уроженцев других планет, оказавшихся на Эльдорадо в момент объявления экстерриториальности, не угрожает какая-либо опасность.

Пятое. Планета Эльдорадо убедительно просит не рассматривать ее действия как содержащие что-либо враждебное. Они не направлены против интересов Ойкумены и являются вынужденной мерой, продиктованной обстоятельствами.

Шестое. Планета Эльдорадо надеется, что положения и принципы морально-этического кодекса, определяющего жизнь человечества, заставляет Солнечную систему воздержаться от каких-либо необдуманных действий, способных причинить лишь вред дальнейшему развитию человечества.

Человек на кафедре отложил бумагу и взял вторую:

– К меморандуму приложены надлежащим образом оформленные протоколы референдума.

Он замолчал и молчал секунд десять, словно хотел сказать что-то важное, разом прояснившее бы все загадки и исправившее все несуразности. Потом тихо сошел с кафедры. Словно тугая струя воздуха от вертолетного винта колыхнула густыми волнами траву – по залу метнулся невнятный многоголосый гомон, тревожный шум, – из конца в конец. Он никак не мог перейти во что-то осмысленное. «Триста человек изо всех сил пытаются проснуться, – подумал Снерг, – и не хотят поверить, что не спят…» В следующий миг он понял, почему председателем Совета на второй срок был избран Данилин. Данилин встал и четко сказал:

– Объявляется перерыв на два часа.

Это был наилучший выход. Никаких решений сейчас принять невозможно, обсуждение, начнись оно через минуту, лишь выявит общую растерянность изумленных людей, превратится в сакраментальный «шум на сцене» – неразборчивое бормотание толпы статистов. Просто необходим был перерыв – для того, чтобы узнать что-то (если удастся). И для того, чтобы люди могли выплеснуть свою растерянность, излить ее в сумбурных разговорах, а затем спокойно и обстоятельно обдумать, что говорить и что делать. Вот так. Все правильно, и никак иначе.

Снерг посмотрел на пустую кафедру, и у него мелькнула мысль, заманчивая и яркая, и тут же пришлось ее прогнать – такие мысли хороши в двадцать, но в тридцать начинаешь уже проводить черту между мушкетерами и мушкетерством… Он поднялся и взял камеру – он был журналистом и все собственные эмоции предстояло зашвырнуть в долгий ящик: перед ним была информация, помеченная там тремя – тридцатью тремя звездочками, – мгновение (правда, отнюдь не прекрасное) остановилось, предстояло схватить его и превратить в то, что вскоре увидят миллионы людей. Вторая древнейшая профессия. Ведь и кроманьонцы, уходившие на поиски новых охотничьих угодий, были журналистами в какой-то мере – они наверняка рассказывали не только о количестве зверей, но и реках, долинах, горах…

Мгновение остановилось.

«Алена, мой милый Мефистофель, – подумал он с тревожной тоской. – Ребята. Но ведь дядя Мозес просил не беспокоиться, дядя Мозес, который в свой последний вечер вопреки всем прежним ошибкам (а были ли ошибки?) словно обрел дар прорицания…»

Работа предстояла не такая уж обширная – серьезное пока не началось. Снерг снял крупным планом нескольких беседующих, их лица, рассыпанные на кресле и на полу листы бумаги – забытый доклад, который, не замечая, топтал докладчик, – записал обрывки разговоров. Взгляд зацепил лицо, выражавшее, помимо удивления, и начавшуюся уже работу мысли, – и Снерг кошкой метнулся к Шагарину, социологу, специализирующемуся на внезапных поселениях, улучил момент, когда тот отошел от рассыпавшейся кучки людей и не успел пристать к другой, вежливо-непреклонно оттер социолога в сектор пустующих кресел и молча приблизил к его лицу микрофон. Отказа он не боялся – все здесь сейчас в таком состоянии, что готовы говорить с кем угодно, лишь бы не молчать…

– Это абсолютнейший нонсенс, – и впрямь без малейшего противодействия заговорил Шагарин. – В нынешнем обществе невозможно возникновение альтернативных существующей общественно-политической либо экономической систем, морально-этического комплекса, которые побудили бы одну из колоний отделиться от Ойкумены. Они и не отделялись, строго говоря. В меморандуме нет и тени намека на создание отдельного государства, на провозглашение независимости. Это и понятно – зачем, к чему? Просто потому, что захотелось иметь собственное государство? Чересчур уж по-детски… Любая населенная планета и так, если ей заблагорассудится, может обзавестись всеми атрибутами – флаг, герб, – только к чему? Мальчишки в летнем лагере на каком-нибудь островке еще могли бы провозгласить свое «государство», но и им это надоело бы еще до окончания каникул. Нет, ни о какой вспышке «космического сепаратизма» говорить нельзя. Сводя все к одной фразе, они почему-то решили на неизвестный срок запереться у себя в доме. Вот и все.