Александр Бушков - Нелетная погода

– Так… – тихо сказал Панарин. – А те наши ребята, что погибли? Что же, нас останавливают, убивая?

– Подожди! – Муромцев оторвался от карманного компьютера. Он был бледнее, чем обычно. – Погибли? А видел ли кто-нибудь хоть один труп, хоть один обломок тех кораблей, что не вернулись? Проще говоря – исчезло некоторое количество человек и некоторое количество кораблей. Никто не доказал, что они живы, но никто и не доказал, что они погибли…

– Вы верите, получается? – повернулась к нему Марина.

– Вера – категория хлипкая, – сказал Муромцев. – Мы просто получили во многом логичную и безупречную гипотезу, содержащую гораздо меньше «против», чем «за». Я попробовал подсчитать энергию, которую пришлось бы затратить на «передвижку» планет, поддержания барьера Сферы Доступности, «отражения» – разумеется, исходя из уровня наших сегодняшних знаний и возможностей. Цифры фантастические, но если Стах прав, это – та самая пресловутая астроинженерия, работа цивилизации, овладевшей, быть может, энергией своей Галактики. И никакой мистики. Астроинженерия, о которой мы пока можем лишь мечтать, но давным-давно предсказали ее теоретически…

– Вот именно, – сказал Снерг. – Я не знаю, зачем они «убирали» планеты – то ли какая-нибудь из них была форпостом чужих, то ли они хотели избавить от контакта с нами какую-нибудь недозрелую цивилизацию – чтобы мы, часом, открыв ее, не утвердились во мнении, что являемся венцом творения. И зачем они подсовывали нам планеты, я решительно не понимаю. Но работа только началась…

– А замок? – резко вздернул голову Панарин. Снергу показалось, что с радостью он это сказал, довольный, что может хоть что-то опровергнуть.

– Замок? – сказал Снерг. – А не вы ли мне рассказывали, ребята, как ломают головы ученые, изобретая местные Атлантиды? А астрономы и ребята Крылова ломают голову над другим: как случилось, что ни один локатор не засек приближения к планете болида? Кто его видел, этот ваш болид? Рассмотрим, что произошло. Ты, Тим, и Марина наблюдали загадочное атмосферное явление, а через час на том месте, где должен был отыскаться болид, отыскался замок.

– Ты что же, полагаешь, что замок упал с неба?

– Не знаю, – сказал Снерг. – И замок, и «болид» – пока самое темное место во всей этой истории. В формулу Латышева они категорически не вписываются. Может быть, нас решили еще раз ткнуть носом. Может быть… Да не знаю я! Мы ведь только начали…

– Может быть, стоило все же выйти на кафедру? – спросила Марина.

– Нет, – сказал Снерг. – Конечно, выглядело заманчиво – Мировой Совет в растерянности, кафедра пуста, и тут на нее взлетаю я и начинаю пророчествовать. Восемнадцатое брюмера Станислава Снерга, только без штыков и крови. Не получилось бы у меня ни брюмера, ни разных прочих вандемьеров. Взвалить на Совет еще одну загадку в такое время…

– Интересно, как вписывается в твою гипотезу Эльдорадо?

– Как возможный результат нашей затянувшейся глухоты и слепоты.

– Так спокойно?

– Да! – Снерг изо всех сил старался не показывать, что заметил неприязнь, сквозившую в панаринских репликах. – Да! Там триста пятьдесят тысяч человек. И мои друзья. И моя любимая женщина. А я спокоен, я верю, что я прав, что дядя Мозес был прав. И я прилетел к человеку, которого знаю больше двадцати лет, чтобы ему первому все рассказать, чтобы он стал моим единомышленником. Мы же всегда были вместе, Тим.

– Двадцать лет спустя, как ты помнишь, мушкетеры разделились на два лагеря… – сказал Панарин.

– Простите, мне пора. Главное, думаю, прозвучало, – поднялся все понимающий человек Муромцев. – Я думаю, вы до отлета ко мне заглянете, Стах.

Марина вышла следом без всяких объяснений.

– Что с тобой, Тимка? – спросил Снерг.

– А ты не понял?

– Н-ну…

– Понял, – сказал Панарин. – Тебе да не понять… Если все это правда – мне зачеркивают последние пятнадцать лет жизни. Если звездолеты не нужны – куда же мне теперь прикажешь, Стах? Я ничего больше не умею и ничего больше не люблю. Даже если нам дадут Вселенную, она уже будет не моя. И ты уверен, что у них – ладно, считаем, что ОНИ существуют, – не найдется чего-нибудь, упраздняющего твое Глобовидение? Может, и оно чему-то там мешает?

– Возможно.

– Вот, – сказал Панарин. – Для тебя это лишь «возможно». А я уже списан. Самое страшное – что я все понимаю. Объективные законы, высшие галактические критерии… Против законов природы не попрешь. Но динозавр, который сознает, что должен вымереть согласно объективным законам, мучается неизмеримо сильнее динозавра, не понимающего, откуда свалилась напасть… Скажешь, нет?

– Я с тобой согласен, – сказал Снерг. – И это еще одно «самое страшное»…

– Господи, ты же даешь Каратыгину такой козырь… Он же не преминет облобызать тебя с головы до пят. И у тебя появится влиятельный союзник. Примешь его в союзники?

– Да, – дернул губами, не разжимая зубов, Снерг.

– Платон мне друг. Но истина дороже?

– Да, – сказал Снерг. – Значит, ты против меня?

– Я – за звездолеты.

– А если… Помнишь – «ты убит!»?

Это было в детстве – старинные дворы, овраги, тополевая роща. Ватаги пацанов со шпагами, мушкетеры короля и гвардейцы кардинала, и если тебе задевали правую руку, изволь переложить шпагу в левую, а уж коли острие вражеской шпаги коснулось груди – ты убит, и точка, и изволь оставаться убитым до конца баталии, и не поможет наливший лицо жаром бойцовский азарт. Ты убит. И не сослаться на то, что д’Артаньяна убить нельзя – во-первых, что за д’Артаньян, коли позволил шпаге коснуться своей груди, а во-вторых, тебе резонно возразят, что и храбрый гасконец смертен…

– Да нет, – сказал Снерг. – Тимка, ты успокоишься, все обдумаешь и все поймешь. Черт, что тебе в конце концов важнее – Вселенная или звездолеты?

– Я не знаю, – глухо сказал Панарин. – Кажется, ты прав – «я убит»…

Он вышел. Снерг смотрел ему вслед. Что же, получается, так и выглядит пресловутый психологический шок? Может быть, Тимка все поймет. Может быть, нет.

Ты делаешь открытие, которым вправе гордиться, но оно ударяет по твоему другу, по его мечте и его жизни, по тысячам таких, как он, – им предстоит расстаться с делом своей жизни, но удастся ли им найти себя в другом деле, смогут ли они преодолеть шок? Новые свершения – грандиозны, но вы не к ним стремились, не их ждали. Колумб в рубке трансокеанского лайнера, Фархад, вдруг получивший шахский дворец и благословение на брак – желания вроде бы исполнены так, что и не снилось, но что-то покалывает занозой… А кто следующий, кто на очереди? Что принесет оборотная сторона медали?

Но об одном не имеешь права забыть – те, кто будут жить сто лет спустя, будут в непредставимом тебе мире как нельзя более счастливы – это будет их мир, их свершения, о которых ты понятия не имеешь. Большое ли имеют значение в этих условиях горькие мысли людей переходного периода?