Тед Чан - Понимай

Я в состоянии точно измерить дистанцию меж­ду нашими моральными позициями, увидеть на­пряжение между несовместимыми линиями. Им движет не просто сочувствие или альтруизм, но что-то, включающее оба эти чувства. Я же сосредо­точен лишь на понимании возвышенного.

<���А красота, видимая из просветления? Разве она тебя не привлекает? >

<���Ты знаешь, какая структура нужна для поддер­жания просветленного сознания. У меня нет при­чин ждать все время, которое понадобится для со­здания соответствующей промышленности. >

Он считает интеллект средством, а я — целью в себе. Более высокий интеллект будет ему мало по­лезен. На его нынешнем уровне он может найти наилучшее решение в области человеческого опыта и далеко вне его. Все, что ему нужно, — достаточ­ное время, чтобы это решение воплотить.

В дальнейшей дискуссии нет смысла. По взаим­ному молчаливому согласию мы начинаем.

Бессмысленно говорить об элементе внезапности, когда мы начинаем атаку: наше сознание не может стать более бдительным от предупреждения. Это не великодушная вежливость, когда мы соглашаемся о начале битвы: это признание неизбежного.

В моделях друг друга, которые построили мы по опыту взаимодействия, есть пробелы, лакуны: внут­реннее психологическое развитие каждого и сде­ланные нами открытия. От этих мест не излучался отзвук, не тянулись нити к мировой паутине — до этого мгновения.

Я начинаю.

И сосредоточенно создаю в нем два контура уси­ления. Один очень прост: он повышает кровяное дав­ление резко и невероятно высоко. Если его не трогать секунду, давление вырастет до уровня инсульта — где-то 400 на 300 — и капилляры мозга взорвутся.

Рейнольдс реагирует мгновенно. Хотя по наше­му разговору ясно было, что он никогда ни в ком не пытался наводить контуры биоусиления, он сразу понимает, что происходит. И тут же снижает часто­ту сердцебиения и расширяет все сосуды тела.

Но истинный мой удар — это другой, куда более тонкий контур усиления. Это оружие, которое я стал разрабатывать, как только начал искать Рейнольдса. Этот контур заставляет нейроны выделять огромные количества антагонистов нейромедиаторов, не давая импульсу проходить через синапсы, останавливая мозговую деятельность. И этот кон­тур я излучаю куда интенсивнее первого.

В процессе парирования мнимой атаки Рейнольдс испытывает некоторое ослабление сосредоточенности, скрытое эффектом повышенного дав­ления. Мгновение спустя его тело начинает само усиливать этот эффект. Рейнольдс ошеломлен тем, как размываются его мысли. Он ищет механизм и вскоре его находит, но долго удержать не сможет.

Как только функции его мозга снизятся до уров­ня нормала, я без труда смогу манипулировать его сознанием. Гипноз заставит его отрыгнуть почти всю информацию, которой владеет его усиленный разум.

Я проверяю его язык тела, ища признаки сни­жения интеллекта. Регрессия несомненна.

И вдруг она останавливается.

Рейнольдс в равновесии. Я потрясен — он су­мел сломать контур усиления. Он отбил самую изощренную атаку, какую я смог придумать.

Следующим шагом он ликвидирует нанесенные повреждения. Даже начав при сниженных способ­ностях, он исправляет баланс нейромедиаторов. И за несколько секунд восстанавливается полностью.

Я ведь тоже был для него прозрачен. В нашем разговоре он понял, что я изучал контуры усиле­ния, и разработал превентивные меры так, что я и не заметил. Потом он изучил конкретику моей ата­ки по мере ее развития и понял, как обратить эти эффекты. Я поражен его проницательностью, его быстротой, его скрытностью.

Он признает мое искусство.

<���Очень интересная техника, и подходящая, учи­тывая твой эгоцентризм. Я даже не увидел, когда...>

Внезапно он выдает иной соматический символ, который я узнаю. Он воспользовался этим символом, когда три дня назад прошел за мной в бакалейной лавке. В проходе было много народу: рядом со мной находились старуха, пыхтящая в респираторе, подро­сток, перебравший кислоты, одетый в рубашку на жидких кристаллах с психоделическими узорами. Рейнольдс скользнул мимо, сосредоточив разум на стой­ке с порножурналами. Это наблюдение не сообщило ему ничего о моих контурах усиления, но дало более детальную картину моего разума.

Такую возможность я предвидел и реформирую свою психику, включая в нее случайные элементы ради непредсказуемости. Уравнения моего разума сейчас имеют мало сходства с обычным моим со­знанием, и это подрывает любые предположения, которые мог сделать Рейнольдс, а все его приемы, рассчитанные на конкретную душу, оказываются неэффективными.

И я выделяю эквивалент улыбки.

Рейнольдс улыбается в ответ.

<���Ты когда-нибудь думал о...> — и вдруг он из­лучает лишь молчание. Он собирается что-то ска­зать, но я не могу предвидеть что. И это произно­сится как шепотом: <...командах саморазрушения, Греко?>

При этом его высказывании лакуна в моей ре­конструкции его сути заполняется и переполняет­ся, и следствия окрашивают все, что я знаю о нем. Он имеет в виду Слово: фразу, которая, будучи произнесена, разрушает разум того, кто слушал. Рейнольдс утверждает, что этот миф — правда, что у каждого разума есть такой встроенный спусковой механизм — есть фраза, которая может сделать че­ловека сумасшедшим, идиотом, кататоником. И он говорит, что знает такое слово для меня.

Я тут же отключаю все органы чувств, направляя входную информацию от них в изолированный буфер кратковременной памяти. Потом создаю имитатор собственного сознания, чтобы воспринимать этот по­ток и впитывать его с уменьшенной скоростью. Я, как метапрограммист, уравнения имитации стану от­слеживать косвенно, Только когда будет подтвержде­но, что сенсорная информация безопасна, я ее полу­чу. Если имитатор будет разрушен, мое сознание ока­жется изолировано от него, и я прослежу шаг за шагом, что привело к краху системы, и пойму, как мне перепрограммировать свою психику.

Все приготовления я успел сделать, когда Рейнольдс закончил произносить мое имя: следующая его фраза могла быть командой уничтожения. Я теперь воспринимаю входную информацию от ор­ганов чувств с задержкой на сто двадцать миллисе­кунд. Я пересматриваю свой анализ человеческого разума в поисках доказательств его предположения.

А тем временем отвечаю легко и небрежно:

<���Давай свой коронный выстрел.>

<���Не бойся, он у меня не на кончике языка.>

Мой поиск что-то дает. Я ругаюсь про себя: есть очень хитро скрытый черный ход в конструк­ции психики, который я не заметил, потому что не искал. Мое оружие било рождено интроспекцией, а он придумал такое, которое мог создать только ма­нипулятор.