Михаил Харитонов - Золотой ключ, или Похождения Буратины

Гепка понуро встал и отряхнулся, сняв прилипшую к морде водорослевую нить и маленькую тиляпию. Её он рассеянно кинул в пасть и схрумкал, выплюнув на пол подрагивающий хвостик.

– Я не могу работать в таких условиях, – сообщил он в пространство неведомо кому.

– Я тоже, – вздохнул слон, лежевесно вытянув порозовевший хобот и встряхнув его – так, что во все стороны полетели брызги. – Иди уже.

Когда Гепа наконец освободил помещение, Лев Строфокамилович осторожно выдвинул ящик стола и достал несколько разноцветных папок. Быстро просмотрев две – серую и голубую, – он добавил к ним третью, с косой жёлтой наклейкой. Папки он выложил на стол рядком и подровнял хоботом.

– Зови! – крикнул он жабе.

Через минуту в дверях кабинета, осторожно склоняя пышнорогую главу, явил себя Огюст Эмильевич Викторианский, старший экзекутор Аусбухенцентрума, преподаватель морали и эстетики, более известный как Вежливый Лось.

Огюст Эмильевич был богато наделён различными достоинствами. А также их всегдашними спутницами – то есть предрасположенностями, склонностями и пристрастьями. Среди последних немаловажное место занимало ношенье дорогих костюмов, которые он часто менял. На сей раз Лось заявился в светлом клетчатом пиджаке понивилльской работы и белоснежной рубашке тонкого сукна. Дымчато-серые брюки его, украшенные увесистой кожаной мотнёй, свободно ниспадали на ухоженные копыта, покрытые блестящим коричневым лаком. Рога были откорникюрены в сизое с морозцем. На одном из отростков сияло кольцо со сверкающим пердимоноклем, по утверждениям Огюста Эмильевича – фамильной драгоценностью.

– Добрейшего дня, Лё, – имя своего старого друга Лось из дружеской деликатности проглатывал, заменяя неприятное «лев» протяжным звуком, звучащим уважительно и неконкретно.

– И тебе того же, Оги, – поприветствовал его слон в той же манере.

– Какие ветра дуют в высших сферах? – голос Викторианского был высок, фистулен. – Не пал ли с неба огромный сапфир на наши огороды? Не завещал ли нам какой-нибудь авторитет сорок бочек соверенов и две банки майонеза? Или старина Бонч испытал наконец долгожданное недомогание?

– Присядь, – то ли предложил, то ли распорядился слон.

Лось охотно занял роскошное кресло у двери, завозился, пристраивая поудобнее хвост. Наконец у него это получилось.

– Мой день определённо не задался, – сообщил он, элегантно слизнув с носа прилипшую соринку. – Утром встал пораньше, чтобы написать выстраданные бессонной ночью четыре страницы. Вместо этого я истратил цветы селезёнки на починку кофемашины, которая коварно распаялась прямо в процессе. Потом меня вызвали на заседание учёного совета, где я провёл худшие три часа в жизни на этой неделе. Я пребывал среди напыщенных кретинов, как шатёр в винограднике.

– Пффф. А эта бредятина откуда? – поинтересовался слон.

– Гм, бредятина… бредятина, бредятина… А, про шатёр? Пророк Исаия, разумеется: в такие дни меня неудержимо влечёт к духовности. Собственно, меня влечёт к ней всегда, когда не тянет к изысканности. Но сейчас я и думать не могу об изысканности. Нет, нет, даже не уговаривай! «Пусть пройдёт время», – лось произнёс последние слова таким тоном, что Лев Строфокамилович понял: это тоже цитата.

– Балабольство, – вынес слон свой обычный вердикт. – Трепешься много, – добавил он на тот случай, если лось вдруг не понял.

Огюст Эмильевич тяжело вздохнул.

– Прости, если можешь, мою логорею, Лэ, – сказал он, почти не манерничая. – Просто я сегодня не в духе. Мой талант мне дерзко изменяет. Не удивлюсь, если с каким-нибудь юным, порочным калушонком, – не удержался он от развёртывания метафоры. – Я не написал свои четыре страницы, вот и всё. Я даже первую не дописал. И уж раз на большее не способен – готов быть краток. Пресекай же мои излияния, дабы я не приносил более даров тщетных.

– Вот и не приноси, – пробурчал Лев Строфокамилович, не забыв, однако ж, добавить в голос толику сочувствия и понимания.

Викторианский уже второй год писал монографию «Этические и эстетические аспекты права победителя». Он вкладывал в эту книгу душу, вместе со всем, что в ней накопилось – начиная с отшлифованного годами стиля и кончая огромным практическим опытом. Увы, ему решительно не давалась вторая часть книги – о женском (или, как выражался Викторианский, «вагинальном») аспекте этого права. Проблема состояла в том, что тема оставляла его равнодушным. Примерно по этой же причине после великолепного первого тома «Искусство наказания: мальчики», заслужившего самые лестные оценки и вошедшего в серию «Настольная книга педагога», анонсированный второй том про наказание девочек так и не вышел из печати, бесславно скончавшись в груде черновиков. Сердце Лося было безоглядно отдано прекраснейшему полу – мужскому.

– Что ж, – вздохнул лось. – Отдам долг обществу. Ну так что там у нас, Лё?

– Ты прекрасно знаешь что. У нас уже три месяца вакантно место младшего экзекутора в начальных классах.

Лось схватился за рога и издал тяжёлый, полновесный стон.

– Лю, сколько можно? Оставь, пожалуйста, эту тему. Я прекрасно справляюсь с данными обязанностями сам.

– Да, Оги, – кротко сказал Тененбойм. – Ты справляешься просто збс. Проблема в том, что из-за этого ты уже не справляешься с другими обязанностями. Которые, уж прости, более существенны, чем твои… увлечения. Мы должны назначить нового экзекутора.

– О, ты снова предлагаешь мне это, – лось застонал. – Я же миллион двести тысяч семьсот шестьдесят девять раз или около того говорил тебе, что не вижу достойной кандидатуры.

– Педди Крюгер, – напомнил Лев Строфокамилович, просматривая серую папку. – Очень достойное изделие. Киборг, выдвижные лезвия между пальцами, отличная реакция…

– Работает сторожем в учительской раздевалке, – напомнил Лось.

– Не сторожем, а менеджером-ассистентом по предотвращению потерь, – поправил его Тененбойм. – Уже десять лет без единого нарекания.

– Он инвалид, – дёрнул ноздрёй Лось.

– Ветеран, – возразил слон. – Между прочим, герой войны. Кстати, наши воспитанники его опасаются. Он им даже снится. Когда это нашим воспитанникам что-то снилось?

– Дети разленились и бездельничают, – сообщил своё мнение Лось. – Мы их слишком сытно кормим и слишком мало наказываем. Я давно настаиваю на введении ликурговской системы. Как сообщает Ксенофонт в «Лакедомонской политии», в Спарте был принят обычай недокармливать детей, а недостающие белки и углеводы восполнять воровством. При этом пойманных на воровстве мальчиков секли особенно сильно, – он мечтательно улыбнулся.

– Оги, твои идеи интересны, но противоречат политике дирекции, – сообщил слон.