Вадим Волобуев - Боги грядущего

Вдруг обе заметили старика, бродившего вокруг оленя, и остановились как вкопанные. Небо как раз погасло, впитав в себя разлившиеся краски, и разразилось снегопадом. Огромные снежные хлопья мягко ложились на тяжелые ветви лиственниц и на вспученные сугробами крыши строений, точно пепел, летящий с пожарища.

Старик тоже увидел девок. Замолчал. А те поклонились одновременно и шмыгнули в жилище. Головня перевел дух. Не отвлекись они на старика, обязательно приметили бы его.

Он начал отползать, извиваясь как червяк, отталкиваясь локтями и тяжело дыша, будто волок на спине тяжелый груз. Спавшие в загоне лошади всхрапывали во сне, мотали спутанными гривами, вздрагивали. Одна даже вскочила, вспугнутая кошмаром, пошла к ограде, качая головой, словно пыталась сбросить накативший дурман. Отец Огневик и Варениха снова начали пререкаться, бродя вокруг зверя. В женском жилище слева от Головни раздавались какие-то возгласы и смешки. «Небось о нас с Искрой треплются», — зло подумал Головня, не спуская глаз со старика. А тот отмахнулся от назойливой Варенихи и зашагал к себе. Бабка устремилась было за ним, но Отец Огневик так рявкнул на нее, что она стремглав бросилась вслед за девками. По счастью, Головня уже был по ту сторону жилища, и Варениха не заметила его.

Дождавшись, пока старик исчезнет в доме, загонщик вскочил и что есть силы припустил к мужской избе.

Глава третья

День последнего загона. По милости Огня люди принимают Его дар и отдают Ему душу Большого-И-Старого.

Радость для людей, для Огня и для Большого-И-Старого.

Праздник жизни и надежды.

Он был бы еще радостнее, если бы сам Огонь не довел людей до крайности. Суровый бог, Он лишил общину Своей защиты, а Лед пролил на луга поздние дожди. Огонь обрюхатил коров и лишил Своих чад молока. А Лед забрал силы у лошадей и заставил загонщиков бегать по снегу с факелами в руках. В довершение всех несчастий померла Жароокая. Как ни камлала Варениха, тщась отвадить демонов ночи, как ни молился Отец Огневик, прося Огонь умерить Свой гнев, ничего у них не вышло. Отошла баба, оставив Пылана с двумя малыми детьми. Все отнял жестокий бог, всего лишил: мяса, молока и надежды.

В загон явились все от мала до велика. Пришел и Искромет — беззаботный, в меховике нараспашку, — встал возле земляного вала, сложил руки на голой груди: дескать, чем удивите, парни? Девки сгрудились вокруг него, ахали, строили глазки. Огнеглазка лезла впереди всех, улыбалась, разодета в пух и прах: в песцовом меховике с разноцветной тесьмой, подпоясанном кушаком с медными наклепками, блестящими как слеза.

Отец Огневик одиноко стоял в стороне, опершись на посох — не человек, а ледышка, каменный истукан, закутанный в одежу. Бледно-серый глаз Огня прожигал своими краями завесу облаков. Было в этом что-то беспросветно печальное: маленький, тщедушный Отец и непредставимо далекий Бог, скрытый демонами холода.

Долго он так стоял, не двигаясь, потом вздохнул, поднял левую руку и неспешно заковылял к загонщикам. Спросил:

— Огня боишься ли, вождь?

Лицо его под колпаком казалось мертвенно-сизым.

Вождь повернулся к нему, задрал бороду.

— Боюсь, Отче.

Парни стояли вокруг, ждали приказа к началу. Вождь тяжело сопел, бросал косые взгляды в мутное небо, колебался. Редкая вещь — загон без лошадей.

— А Льда боишься ли? — продолжил Отец.

— И Льда боюсь, Отче.

— Кого же больше?

Вождь облизнул губы, смахнув незримых демонят с языка.

— Землю мне в глотку, если понимаю, о чем ты толкуешь, Отец.

— Бога видишь ли, недостойный? — старик простер руку к чуть посветлевшему небу. — Там сейчас пребывает Пламяслав, о твоих грехах повествует. Скоро и я там буду, тоже молчать не стану. Смекаешь, вождь? Встретив колдуна, разве не понял ты, чей то был знак? Лед проник в тебя, растравил душу, растеребил духов злобы и зависти. Обуянный гордыней, вместо смирения ты поддался соблазну, усугубив один грех другим. Ты привез этого зверя из мертвого места. Словно падальщик, жрущий гнилую требуху, ты падок на грязное и отвратное. Но помни: от мерзости не будет добра. Твоя алчность погубит нас! Даже Большой-И-Старый, великий дар Огня, становится мерзок от твоего прикосновения к нему.

Он очень ненавидел вождя.

Но вождь, хитрый вождь, не стал пререкаться с Отцом. Потупив очи, он смиренно промолвил:

— Тяжко мне слышать это, Отец!

Что за странный день!

А кругом стояла тишина, и слышно было, как фыркает олень, привязанный к колышку.

Большой-И-Старый был голоден. Его не кормили два дня, чтобы очистить брюхо. А перед тем давали жрать до отвала. Людям нужен был хороший, жирный зверь.

От голода олень свирепел. Он скреб копытом по голой земле и недобро покачивал рогами — драгоценный дар Огня, рассоривший Отца с вождем. В плохой день встретили его загонщики, совсем в плохой.

— Обретенное порочным путем не принесет счастья, — подытожил Отец Огневик. — Помни об этом!

Затем приблизился к оленю и сказал то, что следовало:

— О великий дар Огня, как же ничтожен и мелок пред тобою человек! Божественная длань коснулась тебя, небесное дыхание наполнило твое чрево, две стихии слились в тебе, явив миру нечто необыкновенное, а кто мы? Слабые двуногие, не имеющие копыт, не имеющие рогов, не имеющие доброго носа — мы ущербны рядом с тобой! И оттого мы так славим Огонь, предающий тебя в наши руки. Без Него, Благого и Милостивого, твоя душа корчилась бы в объятиях Льда, лишенная радости и надежды. Но мы, ведомые волей Огня, направим ее, твою душу, по стезе счастья к слиянию с Подателем благ. Радуйся, о большой и старый зверь!

Олень слушал его, покачивая головой и роя копытом землю. Злые духи одолевали его, мешали отдать людям свою душу. Загонщикам предстояло нелегкое дело.

Старик повернулся к мужикам.

— Дерзайте, не увлекаясь, братья, ибо отнявший жизнь у творения Огня проклят навеки.

Темна и загадочна душа Отцов. То, что видят они, не видит никто. То, что слышат они, закрыто от прочих. Нисходя к родичам, они несут волю Бога, но люди по скудости ума не постигают ее. В их словесах сокрыта великая мудрость. Но мудрость эта не для простых смертных. Она — для других Отцов, столь же преисполненных блага. Простые же общинники, твердя за ним сокровенные речения, приобщаются к его святости. «Отнявший жизнь у творения Огня проклят навеки». Так говорил Отец Огневик. И так говорили загонщики, повторяя за ним.

Но что значит это заклятье? Неясно оно и темно. Отнять жизнь? Вот же нелепость! Как можно отнять холод у зимы? Как можно отнять темноту у ночи? Сотворенное богами неподвластно человеку. Жизнь отнимают вода и пламя, пурга и свирепый зверь, но не загонщики. Они могут лишь подчинить демонов смерти своим желаниям, принудить сделать то, что нужно. Но не отнять жизнь.