Вадим Волобуев - Боги грядущего

В детстве мать говорила ему: «Будешь себя плохо вести, отдам колдуну». Он замирал от страха, сраженный этой угрозой, и спрашивал мать: «Кто такой колдун?». Она отвечала: «Приспешник Льда, злой чародей. Он живет за большой водой, за Каменной лощиной, в ледяных полях, в студеных горах, в красной скале на берегу великой реки». И Головня ужасался еще больше, потому что не мог представить себе, как можно жить за большой водой. Он спрашивал мать: «Зачем колдуну столько воды?», и мать отвечала: «Огонь разлил ее, чтобы колдун не ходил в тайгу».

Матери не стало, но слова эти повторял Пламяслав: «Как увидите красную скалу на берегу великой реки, бегите прочь. Это — проклятое место. Всяк вошедший туда будет заморочен и навечно отдан Льду. Там обитает колдун, насылающий мор и голод».

Говорят, кто-то видел эту скалу. Говорят, смельчаки приближались к ней и успели рассмотреть чародея, взирающего на них с утеса, но бежали сломя голову и все как один утратили разум, похищенный ужасными посланцами злого волшебника.

Ноги и руки Головни цепенели и сердце замирало от страха, когда он думал об этом. Но он продолжал упрямо гнать лошадь, вспоминая, как несправедливо обошлась с ним судьба. Только вперед, не останавливаться! Пусть он погубит свою душу, но отомстит за все обиды. И получит Искру.

Он шел, оставляя большую воду к западу, огибал ее, направляясь прямиком в ледяные поля. Родичи догнали Головню на четвертый день. Собачья упряжка выплыла из мутного окоема, набухла размытой жирной точкой. Прытко и уверенно шла она по следу, и загонщик пожалел, что запряг лошадь: на собаках было куда легче уйти от погони.

Но Лед пришел ему на выручку: он наслал пургу, и преследователи исчезли в налетевшей серой мгле. Головня взял кобылу под уздцы и повел навстречу снегу и ветру. Не раз и не два ему приходилось останавливаться, чтобы очистить зверю глаза и ноздри, не раз и не два он должен был ободрять лошадь, чтобы та не поддалась страху. Он знал: Лед — его заступник и ему нечего бояться духов мрака и холода.

Когда вьюга закончилась, он оглянулся и никого уже не увидел. Даже след от копыт исчез в сугробах, засыпанный порошей. Лед надежно хранил его!

На третий день после вьюги он набрел на широкую реку, уходившую на северо-восток, в край ледяных гор и вечной стужи. Вот она, та река, о которой говорила мать! А если это так, то где-то там, среди каменных глыб и застывших вод, обитал страшный колдун. Там он ворожил и камлал, вбирая в себя силу Льда, там внимал оракулам владыки тверди. Оставалось только дойти.

Болота закончились, потянулись горные отроги. Головня ехал по льду реки, а справа и слева громоздились гранитные кручи, заросшие все теми же хилыми березками и елями, как стариковская лысина — редкими волосками. Мясо заканчивалось, но еще быстрее закончился корм для лошади. Даже мужской тальник, которым в тяжелые дни кормили отощавшую скотину, исчез — ему нечего было делать на бесплодных камнях, стиснувших реку с обеих сторон. Жалея кобылу, Головня все чаще слезал с нее, вел на поводу, уминая снег, а над головой билась огромным сердцем кроваво-алая пляска духов, и корчилась от страха душа загонщика, и молился он Льду, силясь отвести чары Бога тепла и света: «О владыка ночи, помоги мне! Защити от мести Огня. Пусть на глаза его приспешников падет пелена, а их тела ослабнут. Пусть уши их перестанут слышать, а рты перестанут говорить. Пусть разум их помутится от духов льда и мороза. Не дай прихвостням твоего Брата осквернить землю мрака».

Вскоре кобыла пала. Головня взвыл, кляня проклятую землю и самого себя за легкомыслие. Зря он все это затеял. Ему не дойти. Но теперь пути назад уже не было — мяса, оставшегося в тюках, хватило бы дня на три, не больше. Волей-неволей он должен был идти вперед, надеясь, что колдун уже недалеко.

И он пошел. Попер через сугробы, едва соображая, что делает — шел, не поднимая головы, как мерин-тяжеловоз, перекинув за спину тюк с мясом. Все остальное, что он брал с собой (топорик, медвежью шкуру, жир для растопки, котелок) пришлось бросить. Надежда на помощь Льда поддерживала его гаснущие силы. Он верил, что повелитель сумрака вновь придет ему на выручку, ведь Головня отдался тьме, он впустил холод в свою душу, а человек, приятный Льду, избавлен от невзгод. Господь взял его на закорки, а значит, он дойдет до конца.

Красная скала вылезла из окоема как полуразложившаяся туша огромного медведя: бугристая, с когтями разломов по бокам — обнажила алое нутро с бурыми потеками, замерцала почернелой кровью. Она была так близко — рукой подать. Казалось, еще немного, и он достигнет ее.

— О великий Лед и все духи, помогите мне! — молился Головня.

В волосах его набрякли сосульки, мохнатые края колпака покрылись инеем, шея, спина и виски намокли от пота, а в животе громко урчало — он не ел с раннего утра. Головня вглядывался в красно-бурую громаду и молился, чтобы колдун заметил его, пока ноги еще способны двигаться. Но ничто не шелохнулось там, утес был пуст и безмолвен.

А вдруг колдун умер, и там окажется лишь его разложившееся тело? Страшная мысль полоснула как плеть. Может, и нет никакой Красной скалы? Может быть, он, Головня, умирает сейчас посреди ледяных полей, а все, что окружает его, — лишь наваждение? Пламяслав говорил, что замерзающих людей посещают необычайные видения. Наверное, так же чувствовал себя и вождь, когда духи холода вонзали в него свои зубы.

Вождя уже не было, и Пламяслава не было, и плавильщика не было, никого не было, остался лишь он, Головня, бредущий меж седых утесов, путник, отдавший душу нечисти во имя торжества справедливости.

Полдня он торил себе путь в сугробах. Красная скала громоздилась над окоемом, словно бурая туча, нисколько не приближаясь, будто смеялась над ним.

«О колдун, не дай мне умереть! — твердил Головня. — О великий Лед, к тебе иду я, творец земли и плоти!».

К вечеру, когда свора темных демонов растеклась по небу, пропитав невесомую серость тяжеловесной лазурью, он заметил вдалеке несколько блеклых точек. Волки! А у него под рукой ни факела, ни палки. Неужто конец?

Но Лед не оставил его: поднявшийся ветер окружил загонщика плотным покровом, сжал в студеных объятиях. Волки скоро исчезли, не почуяв его. По счастью, Головня шел с подветренной стороны.

Огонь нашептывал ему: «Ты погубил свою душу. Нет тебе прощения». Коварный, Он хотел, чтобы Головня так и остался у колдуна. Но загонщик сказал: «Изыди, презренный Бог. Не Твой я уже». И Огонь уполз, шипя и злобствуя.

Головня не смотрел по сторонам. Пер напролом, понимая, что если остановится, то упадет и уже не встанет. Жестокий выбор. Иди или умри. И он шел. А впереди кровавым отражением на водной глади колыхалась скала — немая, грозная и манящая.